Смятение мнет реальность, как бумагу, впечатывая в острые углы, в беспорядочные аппарации, словно удары о грани плоскостей многоугольника, - от них тошнотворно гудела голова. Не меньше, чем от слов, срывающихся с уже заплетающегося языка - сигнальные и охранные чары; пару пассов, чтоб отвлечь слежку. В метаниях от края до края инерция выдыхается, оставляя рыжую один на один с собой - страшно заглянуть внутрь, чтоб осознать собственное отчаянье и то, насколько жалкой была. Ужаснее только принять сереющую, бьющую по нервам беспомощность, обездвиживающую, лишающую последнего, гложущего изнутри чувства сопротивления.

Уизли уже не знала,  чем жила последние пару недель. Снедаемая паникой, что уже сроднилась, срослась с кожей, покрыла ее холодным утренним потом, когда та резко открывала глаза в немом ужасе - проспала. Когда долгим вдохом отпускала колотящееся где-то под горлом сердце, - еще нет.

Решение разделиться - всегда самое глупое, что можно принять по классике жанра, но не Джинни было рассуждать. Не рыжей, которую попросту отшвырнуло щитом от упрямого Поттера, когда их настигли в одной из расщелин. Уизли была слишком умной, чтоб не понимать его решения с полувзгляда еще накануне. Уизли была слишком сильной, чтоб не последовать за Гарри, дав тому возможность скрыться ранее, - всегда проще заметать следы от перемещения одного. Рыжая никак не думала, что попадет в западню, Гарри бы не позволил прикрыть его уход, если бы знал. Знал, что та выдохлась, но упрямо не хочет показывать слабость. Знал, что она вообще собирается это делать.

Тяжело привыкать к темноте, если не различаешь, когда веки открыты, - столь кромешной была темень и сырость. Уизли слышала, как в каком-то из углов капли отбивали секунды разрезающим сознание эхом. За это жуткое ощущение и оставалось держаться изо всех сил, будучи не в состоянии сосчитать даже сколько часов, а может дней, она находилась в подземельях. В подземельях Малфой-мэнор, как донесло эхо откуда-то сверху, как успело словить сознание, едва отошедшее от чар, которыми ее шарахнули в лесу. Ожидание растягивалось в тяжелом забытие, постоянно прерываемом гулкими, бьющимися о камень, каплями. Рыжей казалось, что те били ее по темени, так далеко, но и так близко.

Свет резал глаза не хуже Сектусемпры, и такой ожидаемый гость, силы для которого копились в каждом миге за закрытыми веками, в каждом уколе боли от синяков и не заживших царапин, - времени на банальное залечивание ссадин иногда не хватало совсем. Сил и подавно. Вода оглушает, резко выводит из разбитого состояния ступора, заставляя показать клыки - Джинни не сдерживает себя в драке, когда хочется до остервенения колотить обидчика.
- Хорек, - Уизли выплевывает прозвище сухими губами, - пить временами хотелось больше, чем думать. Мокрая одежда противно липла, сковывая движения, когда Джинни вскакивала, яростным взглядом буравя бывшего сокурсника- Можешь не сомневаться, это взаимно, - рыжая ощущала, что если не будет выплевывать слово за словом, по-маггловски набьет Малфою рожу, и тот не посмеет даже сказать, что она дерется, как девчонка.
- Что, боишься подойти? - она хотела бы плюнуть прямо ему в лицо, зря, что не достанет. Слюна вязкая, с противным привкусом железа, - жажда уже не занимает мозг так сильно, у нее появился новый раздражитель.  - Больше, чем уже смог, не заляпаешься, - Джинни ухмыляется, подходя ближе. - Ну и что ты сделаешь, хоречек? - Уизли пытается усмирить  гнев, рвущийся из самого солнечного сплетения, таранящий ребра, выворачивающий, - пока у Малфоя палочка в пальцах, она будет дразнить и выводить его, приближаясь. Пусть отшатывается, лишь бы выбить деревяшку у него из рук.

Смятение иногда рождает в воспаленном, усталом сознании дикие идеи. Сбежать с волшебной палочной из бывшей ставки Пожирателей. С украденной палочкой. С палочкой Малфоя. Рождает, как искры от лучины - яркие, яростные, гневные желания, с которыми впору впиться зубами в глотку врага, но которые через миг затухают, не получив настоящего огня. Смятение - тот огонь, в котором сгораешь заживо. Изнутри. Отчаянно, но так и не отчаявшись до последней искры.

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-09-13 00:59:23)

Рыжие обычно глупые, все в них говорит о наивности и простодушии. Редко когда они так вскидывают голову, еще менее часто - бывают столь отчаянными. Если хорошо понимаешь - спасения не будет - в крови остается только адреналин, а в голове - сущая пустота. Терять нечего, когда все уже растрачено. Уизли знала это так хорошо, что готова была колоть каждым словом, до последнего вздоха. Она еще не верила в это так рьяно, что тяжело отрывала взгляд от малфоевской палочки, зажатой узкими бледными пальцами. Аристократ чертов.

Что пощады тоже не будет, было ясно еще с первых секунд, проведенных на промозглом холодном полу подземелья. Малфой, видимо, действительно стал продажной шавкой Лорда. Жалкий. Какой же он жалкий в своем желании показать превосходство на своей же территории, пытаясь задеть за живое, последнее, что держало на плаву в чертовом шторме, из которого, казалось, нет выхода.

- А то что?  - еще одна насмешка. Он не посмеет, Джинни знала это настолько точно, что даже давала себе право гордо поднять подбородок, впечатывая блондина прищуром глаз в стену. Уизли, какими бы  предателями крови не была ее родня, сама была слишком уж гордой - стальные стержни, казалось, пронизывали ее с ног до головы. Малфой же всегда был смешон в своих гримасах и угрозах - пустых и наигранных, эфемерных до отсутствия страха и полного отторжения. Так ли должен вести себя достойный? Кто вообще сказал, что достоинство - дело крови и семейной репутации?

- Не удивлюсь, если у таких как ты врожденный иммунитет, - она еще может саркастически издеваться, из последних сил кичась тем, что тот не сможет сломить ее. Ни ее, ни кого-то еще за пределами мэнора. Джинни знала, что они бы поступили так же, но ни один сейчас не пришел бы к ней на помощь. Слишком умна, чтоб мгновенно прикинуть, кто знает о ее исчезновении, и как скоро новость облетит скрывающихся мятежников, и слишком глупа, отказываясь от единственного шанса на спасение.
Зря.

Она знала, что пожалеет, сжимая челюсти и распахивая резко глаза, - уже в воздухе, когда сердце переставало биться на секунду от задержанного вдоха, и лишь потом, гулкими ударами в ушах, напоминая, что сама избрала эту стратегию. От неожиданности отбирало дар речи, кровь приливала к щеками, а шум все нарастал. Резкая боль отрезвляла, возвращая на землю практически в буквальном смысле. Противно от одного лишь прикосновения. Рыжая не боялась его угроз, лишь презирала, как зарвавшегося щенка, что лает, да укусить не может. Такого бьют по морде, хлестко, пока еще не привык к вседозволенности. И лишь умение собраться и чудовищная ловкость спасло от падения на каменный пол с размаху; приземление дезориентировало, а слова стучали в висках кровью - "боишься?".

- Что ты знаешь о боли, Малфой? - пробирало на истерический смех, когда такой аристократишка, как он, рассуждал о подобном. Слишком чистый, не замаравший собственную репутацию, не видевший тех ужасов, что успела познать за последние несколько месяцев бесцельных скитаний, страха и жизни на волоске от смерти. На волоске от жизни, который оборвался давным давно - не нужно было обладать особой смекалистостью, чтоб понять это. - Будешь пытать меня? Да у тебя кишка тонка! - заливистый смех - не совсем то, что даже сама Джинни ожидала от себя. В отчаянии, когда рецепторы почти нечувствительны от адреналинового всплеска, она не ведала, что говорит и делает. Пускай попробует испытать все точки, ей, взаправду, уже нечего было терять. Гарри и думать не мог о том, что она попала к пожирателям, тем лучше для них двоих. И даже если хорек, так довольно втыкающий в нее иглы сомнения, прав - тем лучше. Быть может, это спасет Поттера от верной гибели. Во всяком случае, ему было бы куда хуже, не отведи она слежку.

Если так суждено, то согласилась бы молчаливо отводить от него атаку, обманывая режущие, связывать его и свою магию, чтоб дать подпитку магическому ядру. Рыжая была из тех, кто лег бы под Хогвартский Экспресс, если бы тот вез Поттера в ссылку. Необъяснимые и нелогичные порывы душили ее каждый раз, а от ввинчивающегося в самое больное сомнения кулаки сжимались сильнее. Зря. Джинни знает, что глупо бросаться на мага с голыми руками - давно бы попросту заставила его сплевывать кровь этими же тонкими бледными губами, что сейчас насмехались над ней.

- Что, неудовлетворенное самолюбие играет? Завидуешь чужой личной жизни? - парировала, пытаясь не задумываться, не углубляться в воспоминания, что вспыхивали и гасли в ее сознании, каждый замеченный жест и косой взгляд, что заставляли скрежетать зубы, каждое не_знание. Земля рушилась под ее ногами, медленно осыпалась по краю, стоило лишь оступиться. - Что, Гринграсс тебе не дает, вот ты и бесишься? - едко. Колко. Опрометчиво.

Еще шаг - и она летела в пропасть, прекрасно зная, сколько стоит осечка. Слишком сильная, чтоб унижаться перед Драко Малфоем, слишком отчаянная, чтоб признать собственную беспомощность, какой бы боли ей это не стоило.

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-09-15 15:04:16)

Сощурить глаза - этот щенок не получит ничего. Не от нее, хорошо знающей, как нужно обращаться с такими невоспитанными шавками, как их нужно приручать, голыми руками, чтоб скулили, и не выдавать собственной мягкости, не делать осечек.
- Да кто ты такой, Малфой, - Джинни фыркала с угрозой в голосе, зря, что пустой, она была сильнее морально этого уродца, и не нужно было вызывать у того страх, чтоб чувствовать собственное превосходство. Хватало и того, что он не мог остановиться, продолжая угрожать ей - верный показатель раздутого эго, уязвленного, и от того растущего еще более.
Его картинное перебрасывание волшебной палочки должно было бы смешить, не думай Джинни предпринять попытку выставить блондину подножку, все ж с холодного пола она еще не успела подняться, чтоб быть с ним на равных.

Что, не нравится? Не один ты умеешь плескать ядом, не марая руки. А смешать самодовольную блондинистую рожу с его же дерьмом, потыкать для закрепления результата - как раз то, в чем этот щенок отчаянно нуждался с самого первого курса. Не было только того, кто поставит зарвавшуюся собачонку на место.
Ответная реакция разливается разогревающим теплом по телу - задела. И пусть перед глазами мелькал собственный ад, пусть изнутри сжирали разбуженные блондином демоны, скрежещущие по костям, выворачивающие все наизнанку от боли - боль добивают болью. Джинни привыкла отвечать. Бить на опережение в этот раз было бы опрометчивым, но и тут не смогла сдержаться, включив логику, не поддавшись эмоциям.

Ее перекосило от одного лишь упоминания этими тонкими бледными губами ее семьи. Эта псина недостойна была даже выговаривать их имена. Она бы вырвала ему язык, который касался неба с каждым раскатистым "р", с каждыми прикосновением кончика к зубам, с каждой горловой вибрацией.

- Грязный. Мелкий. Хорек, - выплевывала резко, глотками воздуха. Хотелось, чтоб каждое слово било под дых, но в отличии от Малфоя, рыжая была проворнее и изворотливей. Когда ей не хватало слов, или же желчь выхлестывала через край, она била, и если палочки под рукой не было, то в ход шли кулаки, - те не гнушалась использовать с детства, не даром росла с братьями. Вскочив на ноги, молниеносно, подгибая правую и отталкиваясь для широкого шага, - предусмотрительный засранец, - Джинни выбрасывала кулак вперед, надеясь, что инерции хватит, чтоб Малфою прилетело в челюсть, а если заденет костяшками кадык, заставив задыхаться и заткнуть свой паршивый рот, так и вообще удача. Следующим пассом должна была быть подножка, но внезапно что-то пошло не так, заставляя рыжую задохнуться.

И Малфой, вместо того, чтоб закрыть свой поганый рот, сделал ход конем. Боль пронизала насквозь, словно в каждой клетке разрывалась, будто изнутри уничтожало что-то, разлагая до атомов еще живую плоть. Глаза заволокло белой дымкой - болевой шок, когда рецепторы уже не выдерживают, не доносят до мозга полную информацию. Джинни кусала губы, Джинни пыталась не кричать что есть мочи, потому что не может позволить ему этого удовольствия. Хотя в последний момент в висках билась лишь одна мысль - о том, чтоб это прекратилось, ведь с каждой секундой сопротивляться все сложнее. И рыжая выдохнула - тяжело, загнанно, сипло, когда все закончилось.

Для пущего издевательства хотелось разразиться хохотом, что и сделала, когда комната приняла более четкие очертания - боль расфокусирует, она это хорошо знает, теперь нужно будет привыкать к размытым контурам, раз уж Малфой решил испытать на ней свои хилые силенки.
Сломить ее? Хорьку? Он не долго продержался, заклятие и от белобрысого требует определенных сил, но берет оно злостью. А в нем и злости да ненависти недостаточно, больно мелковат.
- Тварь, - сплевывая. - Какая же ты тварь, Малфой. Мелкий. Вшивый. Щенок, - Уизли смотрела на него с нескрываемым отвращением, - палочка в пальцах. Чертова палочка. Она мешала набить его морду. - Все что ты можешь - глумиться, когда тебе выпадает счастливая возможность. Ты жалкий и слабый, такой же, каким и был в школе. Кто ты без своего Господина? - усмешка кривит губы, злая, мстительная. - Пустышка, - ощущая невообразимый кайф, который дофаминовой волной разливался по венам, успокаивая отголоски тянущей и ноющей после пыточного.

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-09-16 22:39:16)

Хотелось его вывести, довести до визга, до того беспомощного эмоционального состояния, когда ярость будет пожирать, словно кислота, выедая внутренности. Но накал утих, и Малфой лишь отгавкивался, не сыпля проклятиями, не растрачивая энергию. Не пытаясь всколыхнуть ту же волну в ней самой. Ярость без внешнего раздражителя быстро теряла вкус, воздуха в легких было вполне достаточно для ответа, и пыл рыжей выдыхался, как остатки алкоголя в бокале - выветривался градус от горячего дыхания, сжимался, как воздушный шар - стремительно, оставляя ее слабеющей на каменном полу в попытке подняться, чтоб  хотя бы смотреть на хорька не снизу вверх, взглядом затравленной твари.

Ловить его движения внимательным взглядом, от которого не ускользнет даже дернувшийся уголок губ - Уизли держалась только на ответной реакции. От нее становилось легче, она питала, словно кислородная подушка. Обезболивала. Обнадеживала. На последние секунды, поскольку с каждым разом осознание того, что рыжая не выйдет из этого подвала, проступало все более ярко. Как огромное багровое пятно на кристальной повязке - знаком того, что утеряно слишком много времени, чтоб кого-то в этих стенах спасти. И только одно она знала точно - утащит белобрысого за собой, чего бы не стоило. Да и, честно говоря, он и так недалеко стоит от невидимой черты - нужно лишь подтолкнуть.

- Он хотя бы похож на человека, а не на змею, с которой содрали шкуру, - огрызаться выходило все сложнее, когда чужая эмоция не гонит тебя взашей, когда попирают тем, с чем сложно согласиться, Поттера светлая сторона временами едва ли не канонизировала, при чем совершенно неоправданно. Что бы не говорили, но Гарри был, хоть и не плохим волшебником, но опыта, сравнимого с Лордом у того не было, и идеализировать его как Избранного - глупый пиар-ход журналистов наподобие Скиттер. Уизли не было, что поставить против этого факта, кроме того, что она точно знала: помыслы Поттера хотя бы чисты и тот борется за идеалы, не шагая по трупам и не прибегая к насилию или уродуя собственную природу, чего не скажешь о Темном Лорде.

Внутри все холодело, но рыжая пыталась держаться, цепляясь за собственную гордость из последних сил. Нет, она не доставит ему такой радости, - увидеть страх и отчаянье в глазах. Она будет насмехаться до последнего, до того самого момента, когда щенок взбесится, потеряв терпение, начнет рвать поводок. И именно тогда шагу назад не будет.
- В тебе слишком много от твоей мерзкой тетушки, Малфой, - кривая усмешка вышла дерганной и нервной. Не хотелось признавать, что ужас морозной волной пробежался по позвоночнику, заставляя кончики пальцев онеметь. Его слова отдавали шипением, но ей слышалось дребезжание - будто подбрасывали галлеон. Да-нет, и тот крутился ребром, на которое Малфой ставил ее жизнь. Она не была разменной монетой, ее ждала куда более темная перспектива. От того, что это был никто иной, а именно хорек, должно было стать смешно, но истерический хохот у Джинни давно прошел, оставив неприятный привкус железа во рту.

- Знай, ты не получишь своего. Я. Не. Доставлю. Тебе. Такого. Удовольствия, - рыжая выговаривала это едва ли не по слогам, гневно и гордо, не ведая, откуда эти последние силы, с которыми выныривала из-под толщи пробравшего до костей ужаса, сковывающего, и не дающего трезво мыслить. Уизли все еще не верила, что хорек на такое способен. Это был последний проблеск какой-то глупой, отчасти детской надежды, что слизеринец красиво блефует - этому искусству он успел научиться еще в школе, все они были горазды.

Но та как ярко блеснула, так тут же и затерялась в темени подземелья. Уизли пятилась от одичавшего щенка, едва не перецепившись о какой-то выступ. Псина явно была больна бешенством, и тут уже никакие уловки не помогут, - только усыплять. Джинни передергивало от мысли о том, на что стал похож ее бывший однокурсник: - Я не буду пить твою дрянь, щенок. Снейп все твои зелья выливал на помойку, - чертова палочка в пальцах блондина была огромной форой, которая не давала ни атаковать, ни даже уйти от нападения. Веревки впились в запястья, когда рыжая делала малейшую попытку дернуть рукой. Это все было слишком скверно, не говоря уже об угрожающем хорьке, который збеленился и нагло упивался этим фактом.

Чертов Малфой, в лицо которого приходилось смотреть, сжимая челюсти до скрежета. Хотелось укусить его, но блондин слишком предусмотрителен, и еще до того, как зубы лязгают в воздухе, перехватывает волосы, тянет с силой, что приходится запрокинуть голову от невыносимой боли, с шипением и выступившими на глаза слезами. Рыжая не могла ни вдохнуть, ни выплюнуть зелье, и паника поднялась комком к горлу раньше, чем она даже успела закрыть рот. Сердце стучало в ушах набатом, а перед глазами все еще плыло, хотя руки, оттягивающей ее за волосы, уже не было на месте. Секундное замешательство, - и Джинни начала давиться воздухом, ловя его сухими губами не в силах сделать вдох. На глазах опять выступили слезы - теперь уже от недостатка кислорода. Хотелось инстинктивно схватиться за горло, но веревки терли запястья, а перед глазами быстро начинало темнеть. Рыжая бледнела, все еще пытаясь ухватиться, сознанием - за ускользающую реальность; скрюченными пальцами, которые покалывало и те с каждым мигом теряли чувствительность, - за горло, что совсем не в их досягаемости; ртом, как рыба, - глотнуть воздуха, но в легких, кажется, была одна вода.

Секунды таяли, а Джинни барахталась, без возможности сделать вдох, словно в тиски зажали грудную клетку, будто легкие слиплись, не наполняясь кислородом. Сердце стучало гулко, медленно, голова все больше кружилась, и конечности едва ли ощущались - липкий страх окутывал, пробираясь все ближе к солнечному сплетению.
Раз. И. Два. И. Три...

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-09-20 01:29:00)

Сквозь пелену, дымку, что уже заволакивала сознание, сквозь панику и шум крови в голове. Секунды бывают так дороги, когда их практически не остается. Они врезаются в шейные позвонки острыми заточенными дисками, рассекая кожу, натягивая. Это должно быть чертовски больно, но для рыжей эти доли секунд были хорошо рассчитанным спасением. Лучше бы она сдохла, задержав дыхание чуть дольше, но обмануть инстинкты невозможно. Хорек был расчетливой сволочью, что с садистским удовольствием усмехался сейчас - она практически чувствовала это, и мутный взгляд совсем не спасал. Лучше бы Джинни сдохла, но тело слишком хотело жить, чтоб позволить ускользающему сознанию контролировать рефлексы. Схватить, глотать, давиться воздухом, тяжело кашляя, приходя в себя. Обнаруживая, что тесные путы уже не сдавливают, врезаясь в кожу, что может двигаться, подставляя ладони, чтоб не упасть. Перед псом лорда. На колени. Вшивая шавка.

Времени на то, чтоб опомниться, пока зрение и ориентация в пространстве приходит в норму, у Уизли не было. Времени не было ни на что: норадреналин в крови зашкаливал, разнося по капиллярам чистую панику и отвращение.
- Подонок, - рыжая выплевывала ему это в лицо, хрипло - связки стоило поберечь после такого зелья, - ты заплатишь за это, - и плевать было, каким образом, справедливость всегда вершилась чьими-то руками.

Правда, рыжей не было дела до пустых угроз, она ощущала, как спертый влажный воздух подземелий, с запахом гнили и цветения, сменяется легким сквозняком, - свежим вдохом свободы, что маячила на кончике палочки блондина. Ей бы хотелось вонзить ему эту палочку прямо в сонную артерию, с остервенением доходящим до того же садистского удовольствия, что виднеется на роже белобрысого. Чтоб стереть эту самодовольную улыбку с его лица, замарать ее кровью. Только Джинни, в отличии от младшего Малфоя, хорошо знала, где грань, и никогда ее не переступала. Тот же висел на волоске от кровавого безумия, окунувшись в которое, наверняка не выкарабкался бы - хилый слишком был для садиста со стажем, глупый - для маньяка-самоучки. Ему только и делать, что пугать ее, хотя можно ли бояться блохастой собаки?

Дразнить хорька было чем-то приносящим хоть какое-то облегчение, потому она усмехалась прямо тому в лицо, выдергивая руку и все-таки плюнув под ноги напоследок. Уизли ощущала бешеный прилив сил, потому сорвавшись с места, понеслась вперед, петляя зигзагами - так проще уходить от сыплющихся в спину проклятий.

Горячий луч врезался в стену за спиной, задевая что-то, но Джинни не оборачивалась, рыжая бежала, не видя перед собой практически ничего, казалось, вот оно - спасительное и манящее. Ступефай разбил вазу, черкнув разлетающимися осколками, - слишком тонкая керамика разрезала оголенное предплечье. Уизли неслась вперед, лишь на пару секунд оглянувшись, - сил, чтоб выкрикнуть хорьку какую-то очередную гадость не хватало, дыхание было на исходе, легкие царапало, неприятно жгло изнутри. Белобрысая макушка виднелась издалека, и его хотелось раздавить, пока расстояние позволяет, пока...

Болезненный удар о каменную кладку отдавал гулким шумом в ушах. Ее словно отбросило, Уизли быстро повернулась, не обращая внимание на тут же начинающую ныть спину, затылок и крестец, которыми хорошо приложилась - пальцы скользят по стене - сомнения не было: не барьер, и не наложенная иллюзия. Кулак врезался в стену, отдаваясь ощутимой болью, что заглушает растущее отчаянье, - нельзя давать еще больше поводов. Щенок загнал рыжую в тупик, она металась из угла в угол, как зверь, зажатый в тиски, снова и снова - клокочущая ярость накалялась, и самой Уизли казалось, что сейчас она придушит хорька голыми руками. И плевать было бы, что эти руки будут по локоть в крови - его или ее собственной, она просто уложит его на лопатки и будет душить до последнего вдоха - ее или его, - такой поединок был бы честным, во всяком случае, у рыжей еще оставались зубы. И на них она могла рассчитывать, а вот древко палочки ломалось легко, стоило на него только наступить. Очень неосторожно.

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-09-22 23:27:46)

Все в темноте обретает чудесное свойство – падать на пол, разбиваться вдребезги
Шаг за шагом - глупая надежда выбраться из начинающегося ада разбивалась, острой крошкой осыпаясь сквозь пальцы. Раня - отголосками ощущений, - что вздохнет свободно, вернувшись к своим. Шаг за шагом, гулким дрожащим эхом отражаемым стенами, когда Малфой приближался - не уйти. Словно мысли дребезжат в висках.

И дело даже не в том, что своими словами он портил последнее, что помогало ей держаться и не сходить с ума, ощущая дрожь в коленях, - глупую, наивную надежду, что кто-то выше, умнее, могущественнее, старше, придет и накажет, как непослушного ребенка. За все прегрешения и боль.

Он должен был злиться, но в голосе не было гнева, это уязвляло, это напрочь сбивало пыл. Это пугало. Потому что тот был совсем непредсказуем, разнося вдребезги надежду, что сможет если не пройтись по болевым точкам, нажимая на те, осторожно, подконтрольно, словно ступая по канату, балансируя, то хотя бы задеть его, чтоб потерял бдительность. Только это спасло бы рыжую сейчас. Обоюдоострый гнев, мешающий думать. Но не обоюдоострый страх, от которого подрагивают пальцы, потому что твой мучитель слишком близко, а рыжая уже понемногу срывается, палец за пальцем, с обрыва в пропасть отчаянья и страха. Срывается, съезжая, но еще не падая со всего маху - не дать этого хорьку, до чертовых слез бессилия, но не дать.

- Любишь поиграть, да, Малфой? - Уизли усмехается. Как же.. - Думаешь, я буду дрожать от страха, понимая, что мне придется расплачиваться за твои детские комплексы и обиды из-за Поттера? - дрожала бы, если бы не видела перед собой спесивого белобрысого щенка, облик которого плохо вязался со всей гротескной перспективой, вызывая истерическую панику, перемежающуюся смехом. Таким же истерическим, и тут же замолкающим. - Думаешь, что я все еще верю в мифическую справедливость?, - ее пробирает смешок, неуместный, после чего просто противно. - Как в любовь после первого раза на утро? - почти горько, на языке и где-то даже внутри от знания, насколько мир жесток с такими. - И тебе все еще верится, что я так цепляюсь за собственную жизнь? - губы изгибает кривая, - неправильная парабола, - гиперболический бред.

- Ну давай, убей меня, Драко, - по имени, намеренно, будто напоминая, кто они, растягивая гласные, почти шепотом, глаза в глаза. Самоуверенно. Джинни Уизли не боится смерти. Джинни Уизли боится, что та никогда не наступит. Что кто-то не даст ей умереть. Сейчас или когда-либо еще, ведь с вероятностью, что жизнь закончится тут и сейчас, она смирилась давным-давно, когда хоронила друзей, еще пару часов стоящих плечо в плечо. С полной вероятностью тот час равняющейся единице, - что когда-то придет и ее черед, и никто не может предугадать, через год или же сегодня пополудни. Она слишком хорошо знает, что в некоторые моменты лучше просто положить край, чтоб ни враги, ни друзья не могли "насладиться процессом".

Ты не сможешь сделать того, от чего у меня подкосятся колени. Не хватит духу, да и брезгливости - переступить через такое чистокровному сложно. Пяты ахиллесовы -  болевые точки, когда срывает дыхание и страх окутывает липкой паутиной, не давая возможности пошевелится. У рыжей их несколько, но Малфой этого не сделает, ему проще убить. И от осознания даже немного легче. Потому что есть вещи, куда страшнее смерти.

И Уизли усмехается, широко, делая шаг вперед - молниеносно, пока он еще не опомнился, выбрасывая кулак левой - простой отвлекающий - выбивая из сложенных пальцев деревяшку со стуком летящую на пол. Тут же сильнее, техничнее - правой, не следит, куда летит кулак, смазывая костяшки о скулу, ставя ему подножку, подбивая, заваливая на спину, больно ударяясь коленями, но и не сомневаясь - тот тоже приложился затылком. Намеренно, чтоб оказаться выше, чтоб прижать и вырвать - последний шанс, а не вымаливать последними словами эфемерную свободу. Как можно цепляться за жизнь в бесконечных бегах? И долго ли можно жить желанием быстрой развязки?

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-09-25 23:48:17)

Когда мало чего умеешь хорошо в этой жизни, не берись за откровенно отчаянные варианты. Не вытянешь импровизацией, застрянешь. Уизли не думала об этом, когда в отчаяньи бросалась на Малфоя, повезло, что хоть палочку выбила и точно подсекла, подтолкнув. Не более. Рыжая была не в той весовой категории, чтоб действительно тому противостоять, и стоило замешкаться на пару секунд - цепкие пальцы сжимают, тянут, когда опереться не на что, не удержать равновесие - попадаясь в тот же капкан.

Щелк. И дуги захлопываются, вонзаясь зубцами. Не успела опомниться, когда он все же использовал это слабое место, сбрасывая ее с себя,  поворачивая все на все сто восемьдесят. Вновь жертва, вновь затравленный зверь, пойманный на крючок собственной стратегии. Больно тянет запястья - не пошевелить, придавливая к полу, сжимая, что хочется вскрикнуть. И его разъяренное дыхание слишком близко, уйти уже не удастся, раз решилась сократить расстояние на какую-то палочку. У него были все козыри, а Джинни медленно, но верно проигрывала, отчаянно сопротивляясь. Словно не могла поверить до последнего в то, что на руках у противника флэш-рояль.

И паника захлестывала - ударной волной, с головой, когда глаза - в стекло, когда задыхаешься, в липком холодном страхе. Когда практически перестаешь сопротивляться - так холодеет все изнутри, индевея, дрожа. И мысли путаются, смазываются в хаос картинок, страшных - кровь в жилах стынет. Джинни бледнела, будучи не в силах с собой совладать, ощущая беспомощность и даже невозможность противится - Малфой все же был выше и куда сильнее рыжей.

- Да пошел ты, - зло, пока голос ее не вздрогнул, пока истерика в нем не слышалась еще.  Словами-пощечинами, кажется, даже ощущала, как вспыхивают мигом щеки болезненным румянцем на фоне побледневшего лица. - Да с тобой ни одна не захочет, тварь, - опрометчиво, глупо, отчаянно. Загнанное, затравленное дыхание. "Благодарность", - Уизли вздрагивает, тяжело сглатывая. Он не отпускает, сжимает сильнее, заводя руки за голову - обнажая безоружность. Полную беспомощность, от которой хочется скулить собакой, выдираясь. Паника гонит в холку - "кто-то другой" - рыжая шумно хватает воздух. От страха пальцы едва не сводит судорогой, - горячее дыхание обжигает кожу, а в груди сжимается от одной только мысли о том, что может сделать Малфой. И тут кричи - не кричи - не услышат, плачь - не плачь, не помогут. Да и сама себе тут тоже... не поможешь. Неметь, будто вновь влили целый бутылек экспериментального зелья, потому что ломит кости, до выступивших бессильных слез, потому что ощутимо  дрожит, от одного горячего касания. Боли. Страха. Непринятия. "Совсем не противно", - прошивает током, обездвиживает, липкими пальцами окутывая, словно острые лезвия - под кожу, чтоб во внутренней дрожи все сжималось.

Сопротивляясь, сцепляя зубы, чтоб подавить всхлип - иначе дышать попросту не получалось, провернув запястья, ощущая, как горят, садануть Малфоя локтем в висок, по касательной, скорее промазав, да и траектории и силы не хватило бы даже на средний удар. Холодея внутренне вновь - потому что рисковала раззадорить, но выставленное одновременно с этим колено все же помогло - хватка немного ослабела, позволяя вцепится ему в шею ногтями. Не сбросит, даже на игле страха, - сил не хватит. Оставалось одно - придушить-таки хорька голыми руками.

- Зато мне будет противно, - с дрожью в голосе, нескрываемым звоном, - последним предвестником безумия, в которое соскальзывает. - Что, я все же оказалась права, и тебе никто не дает даже на вершине славы? - цедит сквозь  зубы, - Или у Гринграсс плохо получается удовлетворить тебя, а, Драко? - все еще пытаясь подставить колено и скинуть с себя блондина. - Как же низко ты пал, - ниже уже некуда. Ниже лишь пол подземелий, к которому прижата Уизли.

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-09-26 04:42:45)

Впиваться, оставляя глубокие борозды полумесяцев на шее, ощущая под большими пальцами поддающуюся трахею. И все же не до конца - какого-то отчаянного, на грани инстинкта выживания и самосохранения, на рубеже со смертью, усилия не хватает. Уизли все еще не верит в то, что хорек на такое способен. И это внутреннее колебание дорого стоит. Неверный шаг. Осечка. И даже упираясь подтянутым коленом, чуть выше -  и в пах, - усилий не хватит. Отчаянье в ней не достигло дребезжащего пика, с которым бы весь мир рухнул бы оземь, чтоб поделить все ценности на бесконечность животного страха, и сразу - обращая в ноль. И это бессилие злило саму себя, до слез ярости на глазах, до сжатых зубов:
- Не дождешься, - выплевывая прямо в лицо, - Придется со скукой трахать своих шлюх, - яростно обнажая клыки, - не из робкого десятка. - Лучше сдохнуть, чем доставить тебе такое удовольствие, - со злой дрожью, но внутренне сжимаясь до окрестности точки, в пульсации паники - тонкой веной на виске. Грандиозной лавиной "что" и "если", складывающейся в вереницу шахматных ходов, череду вероятностей попадания, уравновешенных на малфоевский блеф - воистину не константу, а переменную постоянного блуждания. От нуля до единицы, и никто, даже он сам, не знал, включительно ли.

Пропуская момент, когда руки соскальзывают, упругой болью и ощутимым хрустом, ослепляет на пару секунд, отпуская барахтаться в ощущении хлынувшей волны, горячей, с привкусом железа. Сплевывая, но не успевая - девочек не бьют по лицу. И тут же с шипением хватаясь за голову - учили - не даваться в руки, не так, чтоб до стиснутых челюстей. И не сбивать колени по холодному каменному полу,  в гневе и ярости, языками пламени облизывающими сознание, в страхе и отчаянном бессилии, ледяными иглами в крови. И смотреть вот так на хорька, взглядом затравленной собаки, дешевой шлюхи, когда желваки ходят - до тошноты омерзительно. У-ни-зи-тель-но.

А ты - нет! Чертов хорек, которому хотелось плюнуть в лицо в который раз. Плюнуть и растереть, смешать с грязью, потому что такого не прощают, за такое замаливают грехи, расшибая лоб в кровь о камень, соскребая себя с этих же стен. С тех самых, к которым Малфой так настойчиво прижимал ее, царапая щеку о шершавый камень, заставляя вдыхать не свежий, почти морозный, запах свободы, а отдающий грибком и мокрой землей - подземелий. Эшафота и обещания, - что ей не выбраться.

Красный. Как капающая из носа кровь, - густыми, правильно оформленными каплями разбивающаяся о камень. Красный, как пелена боли, застилающая глаза мелкой крошкой. Горячим дыханием по шее, что от самого затылка по спине пробегают мурашки.
- То же, что и с тобой в ставке пожирателей? - вкрадчиво, едко цедит - не может простить ему такого унижения. Не может простить себе - дрожи. Тошнотворно горячей, туманящей рассудок, омерзительно скользкой - от одного только прикосновения. От бессилия, и безоружности. Отчаянья, что подкатывает к горлу со слезами. Проглатывать, заталкивать в себя поглубже. Раз уже не в силах сопротивляться, то испортит ему триумф гадкими комментариями - держать язык за зубами ее как раз совсем не учили.

- На своем опыте знаешь, да? - плюется ядом, шипя, как дикая кошка, зря разодрать когтями не может, только локтем в ребра, остервенело, со всей силы, вместе с тем наступая каблуком на ногу - лишая опоры, пытаясь вывернуться, резким движением головы вверх, не смотря на боль, с которой из глаз брызгают слезы - затылком в челюсть, не целясь, пытаясь наугад угодить хоть куда-то. Омерзительной волной тошноты дурманит голову - сама приложилась всерьез.

- Отпусти, хуже будет, - шипит, содрогаясь внутренне.
Хуже не будет. Хуже будет, когда он поймет, что в его словах слишком много правды. Что если Поттер узнает, что его игрушкой УЖЕ пользовались, то война с сопротивлением закончится, так по сути и не начавшись в полной мере и равновесии сторон.

Хуже будет, если Джинни не умрет или у нее не хватит духу наложить на себя руки после такого. Вот, что будет хуже. И пусть он не способен убить, но знает ли она черту его не_способности?

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-09-28 00:48:34)

Горький дым, чей-то полигон...
Сколько от балды в этом ущелье полегло.

Он теряет самообладание, теряет это жестокое садистское терпение, с которым можно резать долго, мучительно растягивая каждый сантиметр, погружая скальпель, чтоб в каждую клетку проникло. Он, черт возьми, хоть что-то теряет, и от этого хочется залиться сумасшедшим хохотом, покуда внутреннее черное наслаждение не заполнит хотя бы на треть дыру, проеденную страхом, как соляной кислотой, - шипящим и капающим прямо по натянутым струнам нервов. Не одна тонет в своем воображаемом подвале, захлебываясь в крови - железные нотки терпкостью отдают на языке. Но никто не сказал, что для того, чтоб затянуть Малфоя под воду, нужно и самой пройти собственный круг ада. Ада, в котором сгорает все внутри, до рассыпавшихся пеплом головешек. Никто не предупреждал - за то, чтоб столкнуть кого-то в бездну, нужно ее испробовать на себе. Нужно стать самой этой бездной.

Уизли проигрывала эту войну по всем фронтам, еще заведомо - в голове, когда упал первый и ключевой форпост, когда контроль над территорией утрачен, и все, что могла - отстреливаться автоматной очередью из шипящего яда. Метко. Бесполезно. Уже никак не превзойти сил противника. Капля за каплей, соленой и терпко-алой  - сжимать челюсти, вырывая из себя это желание жить и держать оборону. Сопротивляться. До бессильной дрожи в мышцах - перенапряжения. До чертового белого флага - дрожи совсем иной.

Эшафот и мешок - неизбежный победы стяг.
Какие-то шуты на потешном столбе висят.
И рывком - испуганным рефлекторно взглядом. Сузившимися тут же зрачками. Болью под его пальцами, что корежила внутри все с хрустом костяным, ломала, заставляя поддаться, но встречая сопротивление. И вот он - блеснувший острым лезвием шанс остановить это чертово безумие, в которое намеренно затягивала себя и его, - чтоб до последнего, победного. До капитуляции революции белых. Моргнуть не успеть - все заволакивает красным. Его, безоружного с насмешкой, "проснись мой киднеппер, проснись". Возможность избежать, выцарапать себя вдохами и словами из цепких рук. Чтоб больше никогда не ходить по краю, чтоб больше не...

И все прерывается, мигом падая во тьму подземелий, с хрустом и треском разбиваясь оземь. О цепкие пальцы, что сжимали плечи - не вырваться, ни шелохнуться. Даже отпрянуть - некуда. Без возможности оттолкнуть, в тупике собственного тыла, потому что некуда уже уходить, нечего забирать с собой, кроме опостылившего отрицания. "Нет, пожалуйста." - как последний крик, пытаясь как-то вырваться, выскользнуть, вывернуть из хватки.- "Пожалуйста, не нужно..."

Нет шансов, когда тебя целуют, словно вещь, безвольную куклу, которая и огрызнуться не может - укусить разве что, с силой, до крови, в немом отчаяньи. Захлебываясь. Нет шансов даже остаться безучастной, немым свидетелем, - падение уже не приостановить. И только вздрогнуть, сквозь зубы сильно выдохнув - от чужого больного желания пригвоздить к стене, распять окончательно, за каждую провокацию - по позвонку. Крупной дрожью - то ли от треска одежды, то ли от волны страха и холода. Им не хочется смотреть в глаза, но рыжая не из робкого десятка. И осознанно, рваными вдохами - из него. Потому что было что противопоставить боли и отвращению, что клокотали где-то под горлом, у самого солнечного сплетения, в легких. И от этого становилось еще более дико, что мурашки по спине, вместе с жаром, разливающимся внизу живота  от каждого болезненного, рьяного прикосновения - как пощечины. Трепещущего внутри, срывающего дыхание и стук сердца в ушах. Заставляющего через силу, через сопротивление и отрицание - в такт с каждым вздохом.

Стоны лопающихся струн - с каждым шумным выдохом, с привкусом кислого - страха, глубинного ужаса на языке, и необъяснимой сладостью каждого вдоха. Дрожью под пальцами - неровной. Вздымающейся грудной клеткой - от того, как жжеться внутри тепло электрическими разрядами.

- Прекрати, - на выдохе - одними губами, с содроганием. Горячо. Оттолкнуть от себя - из последних сил, прикусывая покрасневшие губы. Мерзко и тошно от себя - так горит кожа от одного дыхания, путаются мысли и реальности: понимание того, где находишься и с кем, притупляется, уступая место чему-то инстинктивному, первостепенному, будто то рвалось к поверхности, а Малфой лишь поманил, жестким касанием напоминая, каким должно быть. Едко. Настойчиво. Вот так, Уизли. А не как герой обхаживает.

И впору бы слезами брызнуть, но от внутренней темноты, желания сдирающего кожу этим "сложно остаться безучастной", комок застрял в груди. В пору бы молить, до смешного, унизительно так, отпустить. В пору самой погружать себя в бездну, свою собственную,где гончие снедают тебя, лижут пальцы преисподненскими языками жара, лишь только бы утащить на свою сторону. Время выныривать из того, куда по праву надлежит падать другому. С другим. И эта мысль сковывает ледяным ужасом.
Впору вдохнуть еще кислорода, а не тонуть, цепляя кончиками пальцев самое дно своей бездны.

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-10-01 03:02:40)

Дай ему терпения, когда навылет,
дай ему спасенья, если меж ключиц.

Молчать почти больно. Потому что кажется, стоит только открыть рот, позволить себе даже подумать о том, что начнет отвечать на провокацию - и захлебнется глухим стоном, позорно, прерывая все мысли и едкие комментарии. Будто среди автоматной очереди оскорблений разорванными лепестками - слабостью, которую ни за что не показывать Малфою, как открытую рану, дотрагиваться к которой - заносить заразу. Сдерживать хотя бы от этого себя, когда теряешь поводья контроля, когда градус страха смешивается с горячими выдохами и все спутывается, накладывается мазками, ощущение на ощущение. Чтоб не дать нового повода поглумиться, единожды оступившись.

- Говори за себя, Малфой, - угрожающе тихо, немного охрипшим голосом, и взглядом, открытым, темным, внезапно. Загоняя страх куда-то на задворки сознания, закрывая на ключ и заглатывая наживку. Страшно разрываться между желанием уничтожить, растоптав, и полной потерей контроля в руках, когда податлива, словно глина. Страшно - быть согретой чужим теплом, уже не укрытым за тонким плетением хлопка. Инстинктивно - пытаясь отпрянуть, но на деле же множить его  еще больше, испариной в шею, до трепета.  Яростно - до крови почти, цепляться ногтями, оставляя длинные царапины, чтоб и ему даром не прошло, чтоб каждый раз, когда вода на кожу попала, - щипало и дергало. Желание спутывает все карты, отбирает все козыри, когда шумным выдохом на ухо, что колени слабеют - от страха ли, или бессильного гнева или чего-то темного, за радужками самыми.
И где твой герой, когда ты полосуешь чужие спины, где он, Джинни? - Надеюсь, где-то в надежном месте, где ни свои, ни чужие не найдут. Чтоб не узнал сразу.

Мысли в голове путаются, сплетаясь в толстый жгут, что, кажется, перетягивает горло, вдохнуть не дает. Страшно. Яростно. Отчаянно.
Заставь, - прикосновением, после - припечатывая тяжелым взглядом. Смятением в глазах, темным желанием, снизу вверх.
Заставь, - невидящим взором и желанием тут же пройтись по губе языком, - пробуя это самое прикосновение на вкус. Действительно. Что ты сделаешь, Уизли, когда перед тобой - обнажая спину, на миг, когда ты уже практически потерянна в себе, не можешь среагировать, и все же стонешь тихо, откидывая голову назад, - счастье, что запястья надежно перехватывают. Куда ты убежишь, на едва держащих тебя ногах?

Когда контрольный - в голову, как по оголенным проводам - одними губами по коже, когда почти уже сходишь с ума от месива ощущений и чувств в голове, потому что все одновременно - невозможно. Дрожать от жара прикосновений того, чьи губы еще помнят, как выкрикивали пыточное и смертельное проклятье. И главное, не знать, что хуже  - корчиться в судорогах боли, или вздрагивать от желания, шелковыми лентами оплетающего, сбивающего с каких-либо мыслей.

Холод, обдающий свободные запястья знаменует такой же внезапный конец. Глупый и резкий - Уизли распахнула глаза, не успев прийти в себя, и едва ли смогла устоять, цепляясь пальцами за камень стен. Щелчок. Прикрыть ладонью узкую полоску на шее - кожа еще чувствительно отзывалась тянущей болью. Не спеша запахнуть блузку, отчетливо наблюдая за тем, как Малфой накидывает рубашку на плечи - пустыми глазами. В какой-то момент боль, если чувствовать ее слишком долго, перестает ощущаться так остро. Эмоциональные предохранители выбивает так же, как и магические, - подчистую, до звенящей тишины в ушах, разрываемых только обрывком фразы. Моргнуть, пока все произошедшее сваливается на голову картинками, ощущениями и осознанием, что она успела сделать, и чем это грозит. Ему. Ей. Сопротивлению.

Уизли, даже когда разрывается между реакциями - рухнуть на пол, обнажая последние болевые точки, чтоб уже наверняка, до остановки сердца; или же вновь ударить, за причиненное и еще не законченное - никогда не выбирала чего-то одного. Рука взлетает, чтоб оставить на коже алый след звонкой пощечины. Не подходи к отчаянной близко.
- Ты пожалеешь, - слова звучат глухо, куда подевалась былая ярость. И головы уже не поднять, потому что перед глазами стоят слезы. И головы уже не сносить. Только кулаки сжать, загоняя ногти в ладони, чтоб чувствительней, не поддаться предательскому отчаянью.

Он придет за тобой, или же ты - разрушить то, что намеренно не добил. И это будет ваша арена, за долгие годы вражды, глупой, что так случайно расцвела меж тем, кто не просил этой ноши и тем, у кого не было выбора. И вашим эшафотом станет Джинни Уизли.

Всему в этой жизни уготована цепочка просчитанных вероятностей, судьбоносных шахматных ходов, так через пару лет, или же сегодня?

Отредактировано Ginevra Weasley (2016-10-04 01:11:57)