Кто ты, когда безумным взглядом, уже неделю, в толпе не находишь ее? Кто ты, когда от бессилия собственного, выворачивает сильнее, чем от вида трупов? Кто ты, или скорее что ты, когда нет того, что могло бы вновь зарядить твою человечность, дать почувствовать жизнь и только тлен во рту, уже неделю или может быть гораздо дольше – намного раньше, там где было высоко и холодно, на ветру.
Это слабость, когда не в силах признать очевидного самому себе? Это болезнь, когда за не хваткой кого-то, чувствуется апатия и боль между ребер? Это шизофрения, и ты на последней стадии мой друг. Потому, что место, во время ужина, за столом пустое, сколько не смотри на него. Потому, что с последнего разговора уже неделя – и ты не перестаешь вести счет этим дням. Потому что пусто там и клокочет в жилах – наверное вирусное – успокаивай себя очередной простудой, она пройдет за неделю если не лечить и за семь дней если пить препараты.

По лестницам, не специально, но не находя себе места ни в гостиной, ни на поле для квиддича. Вверх и вниз, и отнекиваясь от разговоров со всеми, кто хочет их завести, и даже пару раз на восьмой этаж к выручай - комнате, будто она может показать желаемое. Да и на столько ли желаемое?
Это когда на уровне подсознания больше боли, чем ненависти, и ярое фанатическое, но не высказанное априори чувство незнания. Что-то происходит, и это ощущают ладони, покрывающиеся испариной, и лоб, на котором пролегла глубокая складка, это чувствуют ноги, что безуспешно преодолевают расстояния от этажа до новой галереи, и почему-то дурацкое, клокочущее сердце, тоже чувствует, что-то происходит. Вопрос лишь в том, что?!

И Малфой в гостиной, уже час – за чтением и просто смотря на огонь камина, и снова с книгой в руках, от которой никакого проку – буквы разбегаются, а смысл игриво ухмыляется и сбегает со страниц, куда-то в мужскую спальню, кажется. И молча сидеть на диване, опиравшись подбородком на собственные кулаки. Не видеть, но чувствовать, как пустеет комната, становится одиноко-пустынной, начинает напрягать своими стенами, полом и потолком. Все это двояко и ждать непонятно чего явно нет смысла, но Драко продолжает ждать. Неподвижно. Минуту, и две, и кажется полчаса, и еще один час, наверное, уже за полночь, или может быть, время только близится к отбою – это не имеет смысла. Как не имеет смысла ничего кроме одного – где она и отчего так важно это знать. Сейчас.
Малфой? – Это, что-то из запретного. Пришла. А замечает, лишь спустя несколько минут. Такой незаметный? И только взглядом молчаливо, что на это скажешь - на измятое платье, на сбившуюся мантию, на порез на щеке – нужно ли дальше? Да просто скользить глазами по ее лицу, задерживаться на каждой детали слишком долго, нарочито долго.
Где ты была? – Но вместо этого, тлетворное:
- Я могу задать тебе тот же самый вопрос. – Поднимаясь на ноги, потому что сил ярости хватит на то, что бы сокрушить крепкие стены Хогвартса, потому что свысока, она снова кажется недосягаемой, это немного отрезвляет, но не сильно, ведь голос звучит язвительно, срываясь снова на ноты безумия. – Весело провела время, Готье, не так ли? – И плевать на ее заведомо лживый ответ. Слишком красноречиво говорит за нее весь облик, весь внешний вид.
Какая уставшая… еще бы… - И от этого практически тошно, и хочется выплюнуть все под ноги, и только чертово воспитания дешевого аристократа, не позволяет сделать именно так.
- Тебе известно, что ты нарушаешь школьные правила, отбой был час назад. – Кажется, привычка старосты, заговорила в Малфое совершенное некстати, но хоть, как-то компенсировала, все то, что он действительно порывался сказать. – Где ты была? Хотя, в прочем, не важно! – Руки в кулаках, напряженно вдоль тела, ощущая левой щекой жар камина – совсем рядом. – Уверен, ты не рада тому, что пришлось сюда вернуться. – И это злость, и это все, что колебалось в нем неделю – и сразу на показ, без лишних предисловий. Необдуманно – не хватило времени. Не гуманно – война не дает поводов к красивым жестам. И снова вкус тлена, даже от себя самого. Повсеместно. Сейчас.

Отредактировано Draco Malfoy (2016-09-25 02:25:57)

Ты становишься в стойку, принимая решение биться до конца, чего бы тебе это не стоило – уже не надеясь обойтись малокровием. И неожиданно поле боя сужается до размеров крохотного ринга – справа, слева и позади канаты – а за ними ничего, падать придется долго и в бездну, только если пропустить удар и остаться нокаутированным.

- Разве я просил тебя помогать мне?! – Это не вопрос даже – возмущение. Почему все они думали, что так хорошо знают, что ему нужно, что для него лучше. Почему брались делать то, о чем их не просили – и портили все, а после требовали непонятной, неоправданной благодарности. Пэнси хотела знать все и даже больше, Малфою казалось, она преследовала его незримо, но очень охотно. Лестрейндж била кулаками в его грудную клетку – то ли проломить, то ли образумить. И теперь Карен, она слишком заигралась в благородство, решила, что ей навязали правила этой игры, на самом же деле, Готье старательно пришла к ним сама, погрязла, как в болоте, и не хотела выбираться. Зона комфорта. – Да, что ты говоришь! Кто дал тебе право решать, что касается меня, а что нет! – Это злость, злость потому, что она снова не понимает, не видит очевидных вещей. Не уже ли нужно объяснять на пальцах – для этого придется переступить не только через собственную гордость, через себя самого. Может быть, просто не хочет видеть? Откуда она вернулась, кого покрывает и о ком старательно не говорит? Все это более чем настораживало и заставляло думать – что все мысли и догадки напускные, и на самом деле Готье все устраивает, и в действительности она получает от всего происходящего наслаждение – а сейчас лишь играючи, пытается убедить Драко в обратном – ложь воплоти.

- Да, именно, это. – Выдох через нос. Загоняя себя в тупик, не стоит искать выхода. Только смирение и покой. – Как здорово, что наконец-то ты призналась. Теперь можешь, перестать дурачится, и всегда быть настоящей стервой. – Этими необдуманными словами, плашмя, наверное, по ее второй щеке, которая была еще невредима. Или даже скорее по самому себе – головой о стену с разбегу. Стоило ли ждать, стоило ли убеждать себя в обратном – когда все опасения подтверждались резко и сразу.

Готье злилась, и становилась дикой. Маолфой воспринимал все на свой счет – он здесь ни кстати, он компрометирует ее, а она только и мечтает, как бы остаться наедине с собой и своими мыслями, с тем что было возможно час, а может всего несколько минут назад. И Драко практически верит в то, что если бы у Готье была возможность остаться, она не применила бы ей воспользоваться - не вернулась бы в гостиную, ни сейчас, ни позже.
И это лишь на миг, потому что она, отрезая бичом своих фраз его от себя, вопреки логике, – подходит на удивление близко. Слишком близко, что бы это могло остаться в рамках дозволенного.
- Ты свихнулась, Готье. – Невыносимо тяжело смотреть ей в глаза. Невыносимо тяжело осознавать, что она рядом, но не близко. Невыносимо больно говорить ей подобные вещи.
Кому, и за что ты продалась?!
А она такая прямолинейная, такая безумствующая, будто за ней сотня лучших авроров и все Министерство Магии, отчего она так безнаказанно, балансирует на грани. Малфою с каждой секундой сложнее контролировать свои эмоции – когда вся нервная система превращается, в один, плотно связанный узел - ком, что отзывается ужасной болью по всему телу, от малейшего взгляда, от мимолетного слова.
- И не мечтай, Готье. – С желчью в голосе, какую только можно было найти в глубине сознания. – Не хочу быть «одним из». К тому же, - Указательным пальцем, быстрое движение по запекшейся крови на щеке. – явно есть тот, кто совсем недавно доставил тебе особое наслаждение. Разве я могу, с ним сравнится. – Усмешка, больная, вымученная, и сдержанный поклон, как подобает, всем кто обучен манерам хорошего тона – галантность нынче не в чести. И Карен, явно воспримет это, как невысказанный упрек. Кажется, ее привлекали, совершенно другие методы общения. Более жесткие.

Готье вскрывает его, еще совсем не зажившие раны – поддевает острым ногтем, запекшуюся корочку и медленно тянет на себя, что бы дольше – что бы чувственнее – что бы больнее. И когда обнажает водянисто розовое, щедро сдабривает солью. Посыпает во все стенки и углы, так что бы выть захотелось от боли, невыносимой, сейчас и всегда – так что бы пальцы заходились нервной дрожью – судорогой, как у будущего утопленника, в холодной воде, за несколько минут до разрыва сердца – ко дну. Готье грубит. Хамит. И совсем не хочет понять Малфоя, ровно так же, как он не желает понимать ее. Они не рушат четвертую стену, упорно возводя все новые и новые кирпичи в этой фундаментной кладке воображения. Кольнуть бы побольнее, что бы  через отверстие пустое и ровное, можно было рассмотреть все органы. Как там глупое сердце, все еще подрагивает в ритме смертельного танго при виде нее? Как там мысли, не загнаны в угол, в остолбенении ее действий – еще круче, на всех поворотах по серпантину – ее падших слов.
- Не бери на себя слишком много, - Эта борьба никогда не прекратиться. Пока кто-нибудь третий, не встанет между ними, не разорвет красную тряпку, на этой бешеной корриде – что бы быки успокоились и не выдыхали пар через ноздри, перед своим последним прыжком.  – ждать тебя, считаешь у меня больше нет никаких дел?! – И эта наглая ложь, до омерзения в убедительной тональности, так что бы поверилось навсегда – да в первую очередь самому себе.

Драко смотрит на нее свысока, как если можно было бы смотреть на падшую женщину. Однажды он уже пытался вернуть себе человека, который значил для него слишком много, и вот невольно именно она всплывает сейчас в разговоре. Фраза, брошенная Карен небрежно, бьет болевыми по всем фронтам. В тыл – не убежать, и не скрыться за баррикадами – потому что, это все сильнее того, к чему Малфой готовил себя. Ему было бы проще, если бы Готье рассмеявшись в лицо, кинула едкое: «Отвяжись. Ты мне не нужен!». Так сделала его кузина – так Изабелла выбрала собственную фанатичную мать и сторону, на которой ее не ждало ничего хорошего. Вообще ничего. Но Готье не была такой щедрой, она травила Драко постепенно, будто наслаждаясь процессом, вливая яд, дозировано – наблюдая за процессом. Он ненавидел ее за это – словно палача, что решил освежевать, еще живого человека. Зачем так?

Да мне плевать! – Так и хочется соврать в ответ, потому что ее рассказы – пусть мимолетные, обрывочные и путанные, повергают в ужас, но возносят ее на пьедестал жертвы. Не уже ли она думает, что ему пришлось легче – ведь прекрасно знает, они оказались в течении одной реки – без лодки, и близкие к водоворотам. Но вместо этого жадно цепляться пока только слухом, запоминать то, что кажется, было выброшено на него в порыве ярости, и явно должно было оставаться под семью печатями.
Зелье… пещера… крестраж… - Мысли хаотичны, но даже они понимают, что если связать данное, какими-то пропущенным сцепками – можно будет весьма быстро решить эту задачу, где неизвестных больше, чем хотелось бы. Где за ответ, возможно, нужно будет заплатить жизнью, или чем-то что сейчас видится намного значимее жалкого существования. Не в этот  момент, Драко просто не успевает ввернуть и слова, так сильно Готье пытается опередить его по скорости выпаливания ненужной информации и ярой агрессии, в минуту. Потому, что даже если и хотелось, заострить внимание, взгляд предательски скользит по шее, на которой красуются отпечатки чьих-то пальцев – душили. И после этого, через раз килогерцами сердечных ударов, неровным пульсом или даже возможно его отсутствием. Это похоже на цейтнот. Только Драко все видел и слышал, но кажется, перестал чувствовать и ощущать в одночасье.

- Как я могу уйти?! – Это криком, должно быть так, что слышно во всех спальнях факультета. – Как, скажи?! -  Рывком на колени рядом с Карен, и хватая ее за запястья – живая, еще живая, а что если бы… - Оставить тебя, что бы ты в очередной раз вымаливала у кого-то еще один час собственной жизни?! – И в этом уже не было сомнений. Был ли это сам Темный Лорд  или кто-то из его ставки, а может быть совсем посторонний наблюдатель, но сумевший, найти ее самые уязвленные места, грозился продать секреты – слишком много необдуманных шагов они совершили за последнее время – лишь слепой не заметил бы. Готье готова была платить немыслимым за собственную свободу или возможно, за свободу других, загоняя себя не в тупик даже, а в газовую камеру, выход из которой один – дымом через трубы крематория. – Давай, скажи, что я тебе совсем не нужен, ни сейчас, никогда. - Встряхнув ее за запястья, скорее для того, что бы самому выбраться из хаоса этих наваждений.

Какой-то контроль должен быть вменен телу – но руки непослушно, сжимают запястья Карен. Какой-то контроль нужно поселить в душу, но она прогнила за долго до того, как появилась Готье.
- Скажи, что я не_нужен_тебе! – Речитативом, разрывая каждый слог, точно хищник свою жертву, на неровные куски мяса. Так близко к Карен, практически касаясь лбом ее лба. И тяжелой мукой в глаза, полные жидкого стекла – слезы. – Скажи, и я уйду.
Я не уйду! Никогда!

Отредактировано Draco Malfoy (2016-09-25 22:57:34)

И может мне пора сделать встречные шаги,
И может ты права, ведь мы не чужаки.
И как бы я не укреплял свой хладнокровный тыл,
Боюсь твой взгляд растопит мои льды.

От смерти к смерти, только убежав, не успев отдышаться, и снова на грани – наверное, это никогда не закончится, да? Что будет завтра – не задаешься этим вопросом совсем. Будет ли завтра – так звучит твой эфемерный голос самому себе, в тишине.
Эта гонка вооружений никогда не закончится, Малфой уверен, будущего нет – только жалкие крупицы настоящего и этим надо жить, нужно пользоваться, имитировать вдохи и выдохи, иначе на носилки и дальше по коридору, к сотне живых трупов, или уже не живых. Пока есть возможность - живи, цепляйся за края пальцами-ногтями. Карабкайся вверх. Потому что, кажется, что если последний ставленник Темного Лорда предаст его – ничего не изменится, и эта война за собственное право на существование, не закончится ни сегодня, ни завтра. И будет другой Лорд, или кто-то совсем иной, кто в очередной раз посягнет на твое спокойствие. Спокойствие – слово-то какое, будто из давно забытых сказок. В него не верится, хотя еще совсем недавно оно было так рядом – дотрагивалось до руки своей рукой, смотрело в глаза с понимание, с ободрением. Спокойствие всего лишь в одном человеке, ставшем больше чем смысл, ставшем нужнее чем, даже сама жизнь.
Разделяя ли свое бремя, с ней или сжигая ее пожарами собственной жизни – не отдавая себе в этом отчета, Драко, слепо следовал лишь безумию, зародившемуся внутри него. Безумие шептало, науськивало, и говорило о том, что ни синяки на ее шее, ни полоска пореза на щеке не может остаться безнаказанной – и это не месть, но возмездие. И безумие нашептывало всякие пошлости на ухо, подкармливало те пагубные мысли, что еще были мелкими зародышами, под коркой сознания. Безумие правило балом – безумие требовало крови!

Это мой военный фронт с некоторых пор,
Когда малейший бриз может превратиться в шторм.
Всё дело в том, что ты или в том, что я
Всё ещё помню тебя, а разум твердит, что зря.

До момента, когда все-таки, бессвязная речь выстраивается в некое подобие формы. Когда слова Готье приобретают смысл, холодом по коже, хотя всего в паре метров, жарко теплится камин. Когда процесс осознания и принятия идет намного быстрее на уровне инстинктов – Малфой, не думает о том, как это выглядит, не думает, что это за собой влечет – он просто делает.
Губами к ее виску, руками, обнимая за плечи – и если бы была возможность застыть так навеки, под магмой самого древнего вулкана, только бы не терять это тепло, что теперь по праву должно было делиться на двоих. Забыть на секунду об этом самом важном, только для того, что бы ощутить еще и ее губы, с каждым мгновением все настойчивее, а со стороны – наверняка негуманно. Но если бы это был последний день жизни Малфоя, он бы сделал тоже самое, и лишь в одном проблема, теперь зная на вкус свои желания и чувства, совсем не хочется, что бы этот день становился последним. Наоборот, мозг упрямо скандирует, что бы таких дней было множество – и даже больше. Разве эта жизнь могла бы преподнести подобную милость?

И только в твою сторону кивает компас,
Я медленно дрейфую сквозь открытый космос.
Выбирая твой плен среди других планет,
Ведь сопротивляться самому себе смысла нет.

- Карен. – Усилие не воли, а скорее, затуманенного сознания, с которым приходится отстраниться Малфою, для того чтобы произнести это. Но лишь на время – и вновь к губам, и к ее щекам, и шее, что горела синяками, точно клеймо, напоминавшее о том, что не все дороги ведут в тупик, из которого нет выхода. – Расскажи мне все. – Ловя своими ладонями ее голову, так что бы можно было смотреть в глаза, наполненные слезами – знать, если она солжет, взгляд ее выдаст, без остатка. – Я хочу знать, кто это сделал, и я хочу знать почему. – Стоил ли тот товар, что так старательно выторговывала Готье, той платы, которую ей навязали. Сначала нужно было понять это и, конечно же, уже раз и навсегда узнать, кому именно пришло в голову, устраивать рыночные отношения со студенткой, что была на распутье собственной жизни. Что-то упорно подсказывало Драко, что к Темному Лорду это не имеет никакого отношения – во всяком случае, прямого. Иначе, и Малфою, пришлось бы не сладко, не мог же весь гнев Повелителя обрушиться на одну Карен, это было не в правилах Лорда, не в его вкусе. – Во, что ты ввязалась? – Или правильней было бы сказать, во что еще ты ввязалась, будто было мало того, что уже свершилось и чему только предстояло произойти. – Карен, скажи. – Отпуская ее голову, и притягивая как можно ближе, ее замерзшие руки, губами к ее ладоням, возможно, как к самому важному в своей жизни. Сейчас.

Отредактировано Draco Malfoy (2016-09-26 02:54:49)

И хоть слепые не верят в слёзы других,
Дождь видел их и слепо верил в них.

Малфой слишком жадно ловит каждое ее слово, слишком близко она – во всех смыслах, что бы врать. Дрожь по ее коже – теперь это и его дрожь тоже. Замершее сердце в ее груди – и его собственное перестает отзываться новыми ударами. И как бы Драко не готовил себя к этом, сколько бы всего не прокручивал в голове, никогда он не был бы окончательно готов к тому, что услышал от нее сейчас. И так хотелось бы сжать крепкими объятиями, распаляться в нежности, во взгляде, в прикосновениях - но тогда все важное уйдет навзничь, потеряет свой смысл, а после возвращаться к этому будет уже поздно. Перебарывая себя, свои истинные желания, ради ее спокойствия, ради собственного спокойствия. Ради мнимого покоя.
Осознавать безвыходность своего положения, понимать, что никак не можешь ей помочь, пока она не расскажет все сама, не выдавит по капле этот тщедушный яд, не выложит перед ним все как есть. Но и даже тогда остается вопрос – будет ли найдено решение, будет ли выбрана верная дверь, не приведет ли она в очередной раз к тупику, от которых уже нигде нет спасения.

Пару раз слизеринцу становится жутко. Хочется перебить Готье, закричать, на самых повышенных тонах – «не уже ли ты не могла этого предвидеть!», «разве не могла взять с него ответный обет?!» - но Драко молчит, лишь пристально смотрит ей в глаза. Глаза полные ненависти, боли и неимоверной усталость. Усталости от всего, что выпало на их долю.
В голове поспешно всплывает несколько ненавязчивых образов. Кажется, Малфой видел Готье в коридоре, с каким-то аврором – формальность? Обыкновенная проверка студентов Хогвартса – и вовсе не придал этому значения. А сейчас, неосознанной волной, накатывают видения, с неожиданной комиссией на уроке трансфигурации. Кажется, уже тогда у Готье, не было никакого желания беседовать с одним из «следователей». И как же было его чертово имя? Память подводила, рассыпаясь осколками фраз, в самый не нужный момент, и все-таки Драко, без особой надежды в голосе спросил:
- Робардс? – И судя по тому, как дернулась рука Карен, в его руке, цель Малфоем была опознана, верно.
Это была смесь гнева и безудержности, и только присутствие Карен рядом, отрезвляло Драко от поспешных действий. К сожалению, ее же присутствие одновременно и усугубляло его состояние.

Странное помешательство – но Малфой понял все намного раньше, чем Готье успела договорить, судорожно глотая фразы и целые предложения. То, на что у новоиспеченного пожирателя смерти не хватило смелости, удалось сделать девчонке. Напуганной, загнанной в угол девчонке. И пусть речь шла о разных людях, но предначертано им было одно. Малфой не смог исполнить того, что ему было приказано. Карен – смогла. По приказу ли или по собственной воле, но она это сделала, и теперь, теперь ждала, когда высший суд заплатит ей за это сполна.
Она думала, что Драко тут же уйдет, услышав, о ее бесчестии, о ее нечестивом поступке, однако, Малфой не собирался никуда уходить. Ни сейчас, ни позже.

И хоть слепые не верят в слёзы других,
Дождь видел их и слепо верил в них.

- Ты, кажется, забыла, я – Малфой, да к тому же, еще и пожиратель смерти – у меня точно такое же клеймо. – И осторожно с помощью ее ладони обнажая собственное левое предплечье – где ни метка, но длань убийцы, изувера, в глазах всех «святых».  Драко пытается улыбнуться Карен, пусть слабо, но настолько искренне, насколько он способен. Способен, ради нее. 
- Карен, послушай, тебя не арестуют, ты веришь мне? Я обещаю. – Можно ли было давать такие громогласные обещания, можно ли было идти против всего? Да – если было за, что. И Драко один раз уже свернул с неправильной дороги, не ради себя самого, а потому, что были люди, что совершенно не заслуживали той участи, что ожидала их непременно, при самом страшном раскладе и исходе только одной его малейшей ошибки. А теперь была Карен, и Малфой пусть слепо, но верил, что она будет всегда. Всегда это долго. Это ни сегодня и не завтра, и даже не на будущей неделе. Это совсем за гранью того понимания, что было сейчас у Драко, и от того, становилось легче, от того, хотелось действовать, пусть опрометчиво и ненадежно, но больше не ждать милостей судьбы. В конце концов, если самому бегать за смертью, она может испугаться и убежать.
- Только скажи мне, он обещал тебе помогать во всем, что касается безопасности твоей жизни? – Не зря же аврор помогал избавиться от улик, не зря не арестовал Готье сразу. Догадки - это были подводные камни, наступив на которые неаккуратно, можно было легко соскользнуть в воду и утонуть быстро, бесшумно. Но, тем не менее, Драко, пытался разглядеть в черном омуте, хоть какой-то проблеск света. – Взамен информации о Темном Лорде и пожирателях, он клялся защищать тебя? Карен, Робардс, давал непреложный обет? – Легко встряхнув Готье за плечи, и смотря в глаза, полные отчаянья. Можно ли повернуть опрометчивое слово против самого аврора? И если да, то, как это сделать?

Отредактировано Draco Malfoy (2016-09-27 03:06:26)

Чьи-то ледяные пальцы, старательно сжимали сердце. Чьи-то острые когти царапали душу. И это все только от того, что обстоятельства, приобретали слишком крутой поворот, с каждым новым словом Карен, с каждым ее взглядом, Малфой отчетливо понимал, в какой тупик она себя загнала. Постепенно ли, или за один раз, но она это сделала, а теперь боялась поверить в то, что ей оттуда не выбраться, и между тем, упорно в это верила.

Будоражит сознание взгляд, невольный в сторону шрама на ее руке. Есть рубцы, которые впитываются в кожу, но которые можно излечит настойками, да травами, раны, же кровоточащие в душе, не проходят никогда. Они лишь затихают на время, что бы после заныть с новой болью. И как бы Драко не старался приободрить Карен – априори это выглядело слишком бессильно – ему по прежнему казалось, что Готье, что-то скрывает. Что-то, что тяготи ее, сковывает цепями памяти и не дает делать то, чего возможно ей бы хотелось. Как долго ее еще будут точить изнутри эти черви?! Как долго она сможет молчать?! Малфой, успел почувствовать практически острый и болевой укол между ребер – не то время он выбрал, для того, что бы открыть свою истерзанную душу. Пытаясь вернуть себе мнимый покой, он нарвался на еще больший эпицентр боли – но отступать не собирался. Слишком важна. Слишком нужна. Все это было слишком. Гиперболически, как никогда раньше. Но живо и ярко.

- Темный Лорд умеет убеждать. – Слишком хорошо. Это знали все Пожиратели Смерти, это знали и те несчастные, что после непродолжительного общения с ним слышали свое последнее в жизни – «авада кедавра». Это знала и Карен, или вернее так, узнала в один момент. Драко не собирался осуждать ее. Ему ли говорить о свершенных поступках – человеку, который долгих три месяца вынашивал план по убийству директора Хогвартса. Тут можно было лишь порадоваться тому, что этим объектом стал не сам Министр Магии. Если Карен захочет, они вернутся к этому разговору, но позже. Сейчас нужно было разрешить более важные вещи. Нужно было выбраться, из этого, умело поставленного капкана, а если не удастся – сломать его.  - Ты ни в чем не виновата. Запомни это. - Как самому дорогому, самые смелые слова. Он давно не убеждает себя в этом, но ее - ее он убедит обязательно. Обязан. Должен. Теперь это и его боль тоже, даже во много раз больше, чем ее. Превосходящая.

Слова Готье, клиньями острыми, заточенными, вбивались в сознание Малфоя и терзали его. Выход казался, должен был быть, где то рядом – но вот где? Не мог же этот аврор быть настолько расчетливым, что бы не промахнуться и не оставить Карен путей к отступлению.
Вынудить, что бы он арестовал… - Драко прокручивал в голове обрывки информации, пытаясь перевернуть их в выгодную сторону – тщетно. При самом лучшем раскладе, Карен окажется в Азкабане, при худшем… о худшем думать вовсе не хотелось. Малфой даже вспомнил про Тонкс, кажется, Робардс был ее непосредственным начальником – отец часто говорил об аврорате, и эта информация, видимо проскользнула в его словах – теперь всплыла в памяти. Но что это давало?! Обратится к Тонкс за помощью, означало бы сознаться ей во всем и даже больше. Снейп? Дамблдор? Кто из них, мнящих себя, великими волшебниками, мог бы помочь двум студентам, совершившим ошибку на своем жизненном пути и отчаянно пытавшимся найти выход. Кто?!

- Что ты сказала? – Драко выпал из собственного потока мыслей, хватаясь за услышанную фразу, как за спасательный флагман.  – Карен, - Малфой, внимательно посмотрел на девушку. Его моментально обдало холодом неприятного осознания. Откуда Готье могла знать о досье Робардса? Что в нем было такого, о чем она все еще молчит? И самое главное, хочет ли Драко знать об этом, хочет ли услышать это от самой Карен?! – ты знаешь, что-то про него? – Что – то важное, что непременно, поможет вывести его на чистую воду. – Ты должна рассказать мне, всю информацию, которая тебе известна.  – Что бы там ни было. Потому, что сейчас важнее она, ее свобода – любой ценой. Любыми путями.
И прядь волос, осторожно убранная с ее лица, рукой Малфоя тому живое подтверждение.
Я буду рядом. Вопреки всему…
- Карен, расскажи мне.

Отредактировано Draco Malfoy (2016-09-29 00:20:00)

Слово, не сорвавшееся с губ, слово не сказанное сразу. Не отданное, как дань, за ее доверие – ведь это доверие, ты не обманываешь себя, Малфой? Ведь это совсем особая просьба, не из разряда тех, что были раньше, когда она просила рассказать Лорду о новой возможности попасть в школу, или, когда требовала от тебя время нападения на Хогвартс. Это было, что-то новое, особо доверительное, на кончиках пальцев, кололо иголками в самое сердце, и заставляло верить в то, что данное обещание, никогда не придется выполнять.
Снег казался недостаточно белым рядом с ее кожей. А уголь грязным и не естественным, по сравнению со смолью ее волос. И все обещания данные ей, выглядели пустыми, потому что она всегда была сильнее их, нравственно устойчивее. И только сегодня, как оказалось, эта иллюзия погасла в отблесках камина. Фарфоровая, нереальная, хрупкая – отпустишь ненароком, налетит ветер, поклонит в сторону – и разобьется от одного неверного жеста, от одного непомерного взгляда.
И вместо глупых фраз, сжать бы ее руку, так крепко, что бы навеки запомнить очертания ладони, мягкость кожи, и трепет пульсации вен – нельзя, слишком грубым, слишком неотесанным, кажется весь этот жест, и даже мысли о нем. И лишь по этому, и еще кажется, из-за того, что горло начинает саднить, а голос отдает хрипом, мерное:
- Обещаю.

И на уровне ощущений – инстинктов, срабатывает учащенное сердцебиение. Когда глазами больше нет возможности, ощущать ее взгляд. Когда от ее запаха, сводящего с ума, остается лишь едва уловимые ноты. Когда весь образ стремительно тает – отходит, будто больше не желая говорить ему ничего прямо в лицо. Торопится, оставит его вот так – коленопреклонным, смотрящим ей в след. Насмехается? Боится?
И если она не желает больше быть с ним рядом – не видит смысла, то он хочет знать почему! Слишком рьяно и слишком опасливо так, что это свершается быстрее, чем мысль успевает приобрести нужную форму.

Резкий рывок – и снова на ноги, едва Карен начинает говорить. Сквозит, сквозит нотами, интонациями, лейтмотивами, в изящных оборотах, что-то болезненное вымученное. Смотреть ей в спину, взглядом, молящим не о пощаде, а о скорейшем вердикте. Если умирать, то под действием ее колдовства. Если жить, то только крепко держа ее за руку. Третьего не дано. Но третье есть. Звучит разрывом автоматной очереди, вонзается штопором прямо в грудь, мерзко и неприятно совершая свои обороты по винтовой траектории. Без всякого предупреждения, или их было итак слишком много.
Малфой тонет. Тонет, в ее голосе, но совсем не так, как в ту минуту, когда она говорила, что он нужен ей. Он захлебывается, собственными эмоциями и невозможностью, что-либо ответить. Потому что впервые за свою жизнь, он просто не знает что сказать. Хочет, но не может этого сделать. И пусть так ненавязчиво - ее улыбка, сродни безумию, да простор для фантазии, что оставляют ее слова – снова, но нож, всаженный в спину, входит легко, как по маслу, наверняка из раны, глубокой, уже сочится вся аристократическая кровь, но Малфой не чувствует, он бессознательно борется, с ладонями, что неосознанно сжимаются в кулаки. Он противостоит словам, что теплятся ядом в горле. Он усмиряет свой взгляд, что хочет сжигать дотла.

Наверное, так выглядит боль – она непременно девушка. С темными волосами, легкими на ветру. С глубокими глазами – что два бездонных омута твоих иллюзий. Девушка, с острыми плечами, что непременно хочется обнять. Девушка, что исчезает, сочится, как туман, сквозь твои пальцы. Это пьянящая боль. И трем бутылкам огневиски разом не повторить этого опьянения. Это страшно – красивая боль. Это сладкая мука.
- Что именно… - Избито. Испепелено. – Ты и он… - Непроизносимое. Несказанное. – Карен… - И это все, что может быть вслух. Потому что, по венам и вверх и вниз, клокочущая бездна, полная тьмы. И заклинание слишком хорошо известно. И все посты авроров, дежурящих в Хогвартсе – не составит труда найти одного, если он все еще здесь. И безумием в глазах и пальцах, сжимающих древко, выхваченной волшебной палочки. Он не заслуживает быстрой смерти, пусть это будут страдания, пусть это будет его худшим кошмаром наяву. И пусть это будет последнее для самого Малфоя, но к осознанному – и последнее для него. Движимый свирепством, движимый яростью – того, о чем всегда говорила Беллатриса, о чем всегда упоминал Лорд. Что ж, сегодня Драко Малфой готов был убить. Более чем готов.

Ее молчание – или, кажется, она говорила еще, что-то, совсем не нужное совсем избитое. Все то, что меркло и бледнело, на фоне самого главного.
- Где он? – В сторону, потому, что он не может смотреть ей в глаза. От этого, станет еще хуже - еще больнее. – ГДЕ ОН, КАРЕН! – Громко. Раскатисто. Требовательно.
Малфой знает, это будет быстро. И знает, что ведомый, собственной злобой, он уже не вернется сюда. И не сможет ей помочь. Или наоборот сможет, ведь если нет, человека – нет и обета, данного ему... Вот он тот самый выход, который они должны были найти еще раньше. Теперь нашли. Нашел. И если она не скажет – плевать, он узнает у Тонкс. Если придется, применит запрещенное и к ней – плевать, но он узнает. А дальше не важно – лишь бы точно в цель, лишь бы ледяными пальцами, крепко направлять палочку. Если надо несколько раз – до омерзения, до тошноты – заставляя его сплевывать собственную кровь, даже если через пару секунд после этого, остановится и его собственное сердце. Не важно. Потому, что важна лишь она.
И не видящим взглядом по направлению к выходу из гостиной факультета – это будет быстрая дорога, дорога в оцепенение ярости. Дорога к концу. К его концу, но ее нулевому километру. И лишь это – важно. Сейчас. Всегда.

Отредактировано Draco Malfoy (2016-09-30 01:35:53)

А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
Так начинается паранойя – с неверно истолкованных слов, с неправильно прочувствованных эмоций, с нечетко узнанных интонаций. Или все-таки, это не помешательство, а самое, что ни на есть искреннее проявление мятежной души. Когда, кажется, что шторм уже давно утих, и в скором времени на море воцариться штиль, тебя неожиданно накрывает цунами – с головой. Мечешься, глотаешь ртом воздух, а потом еще долго испытываешь фантомные боли.

И ее голос и ее прикосновения, свидетельствуют о том, что помешательство все-таки было временным, и стихия безумия, медленно, но отпускает Малфоя из своих оков. Глаза уже не заслоняет пелена гнева, и он может снова различать силуэт Карен, очертания слизеринского подземелья. Стоило бы, наверное, облегченно вздохнуть, возрадоваться тому, что поспешил с выводами, но в таком случае на ум приходило совсем иное – если этого еще не было, то вполне могло быть. Готье, обуреваемая жаждой спасения, готова была преподнести себя на алтарь справедливости, в качестве добровольной жертвы – отсюда и безумные планы, зачатки идей.
Никогда!
- Прости. – Приглушенное, но уже вполне осознанное. Бросаться в омут с головой, вообще не в чести у семейства Малфоев. Но у кого не поедет крыша после получения метки и тесного общения с Темным Лордом. Когда любой из волшебников, возможно, кроме ограниченного круга людей, может стать потенциальным врагом и воткнуть нож если не в спину, то прямо в горло, с разбега. Драматичная картина бытия. Жаль лишь то, что она была достаточно правдивой.
Если тебя посещают подобные мысли…
Наваждение, которому суждено было растаять в непосредственной близости Готье. Но даже если первостепенный порыв начинал затухать, злоба и ненависть, разливавшаяся по всему телу, не оставляла в покое, и нашептывала, что убийство – это не самый последний вариант. Пусть не напрямую. В конце концов, для Дамблдора у Малфоя было припасено еще несколько идей, и кто знает, не забери Темный Лорд своего приказа, одна из них вполне могла стать успешной. Отчего же не повторить этого сейчас? И тут же самому себе в наставление – потому, что на счету каждая минута.

А присутствие рядом Карен, снова, как панацея для Драко. Им нужен план, план простой в исполнении, но с неизменно успешным финалом. Несостоявшиеся пожиратели смерти в опале не только у своего господина, но и у авроров из Министерства Магии – жизнь подчас принимает интереснейшие повороты сюжета.
- Что ты говорила про его дела с пожирателями смерти? – Усилием воли, вспоминая последние слова Готье, и все еще крепко сжимая палочку в правой руке. И дело приобретало совсем иной расклад, если бы Драко захотел признать, что информацию эту можно выяснить у человека, связанного с ним не просто узами знакомства, приятельства - кровными. Слишком просто, и слишком сложно, одновременно.  – Отец может знать… - Это не было стопроцентным вариантом. Этот вариант не тянул даже на слабую тройку по десятибалльной шкале, но он был, и им нужно было воспользоваться. – Но при таком раскладе, у него, наверняка, должен был быть помощник, тот кто может его скомпрометировать. Если только узнать, кто это. – Размышляя вслух, скрестив руки на груди, Малфой начал расхаживать по гостиной. Уверенный в том, что любой человек, замешанный в чем-то преступном, будет скрывать это слишком тщательно, кроме, разве что, все того же Лорда.
Они найдут, как избавиться от него. Обязательно найдут. Потому, что никогда прежде Драко не испытывал такого ярого желания, быть в ответе за свои слова, как сейчас.
- Карен. – Спокойно и тихо, потому что громких эмоций для одной ночи было достаточно. – Я сделаю, все, что в моих силах. И чего бы мне это не стоило. – Подходя ближе, и обнимая, так что бы можно было зарыться лицом в ее волосы, источающие аромат спокойствия и тепла. – Он больше не тронет тебя, и ничего тебе не сделает. – Наверное, когда-то нужно было найти в себе эту уверенность, может быть раньше, а может быть она нужна именно сейчас. Ратовать за стойкость своих слов и идей. Стоило рано или поздно повзрослеть, и наконец, принять эту жизнь такой, какая она есть.

Голос дрожит,       
Хлопнула дверь - это ветер,
Держась за края             
До размеров вселенной сужая зрачки.

Никчемность. Невозможность сделать то, о чем можешь распинаться только в словах. Чувствует ли она это? – Несомненно. Небытие, – в которое ты скатишься, если рядом не будет ее.

Малфой с Готье неожиданно рядом, не просто по одну сторону ветхой баррикады. Когда она нужна и необходима – и с этим все ясно. А вот он? Действительно, смешно. Чувство страха и нарастающего ужаса, перекроет любую светлую эмоцию, даже если та будет полыхать огнем, а не тлеть робким, несмелым угольком. Но без права на оправдание, без секунды на замешательство – она нужна ему, больше чем отголосок света в кромешной тьме, и возможно, даже больше, чем сам свет. И пусть она молчит сейчас – пусть думает, о том, что все это напускное, нахлынувшее – или, о чем еще она могла себе там думать?! Пусть думает. А в противовес ее мыслям – будут его действия. Правильные или нет – покажет время.

Ну, так пой мне еще,
Что я могу изменить, направляемый собственной тенью?

Да, Карен знает больше и лучше - в ее руках козыри и догадки, о которых Малфой не может даже помыслить. А на его стороне лишь гнев, и желание спасти ее – и этого должно хватить, что бы сделать рывок, и преодолеть этот сложный рубеж.
- Снейп! – Неожиданная догадка и такое же быстрое опровержение самому себе. Этот шпион, сумевший запутать, как светлую, так и темную сторону. Тот, кто так долго, умело, выходил сухим из воды. Тот, кто хранил тайны и Малфоя и Готье – наверняка он смог бы помочь и в ситуации с Робардсом. А возможно, он даже мог знать, про него нечто такое, о чем совсем недавно пыталась рассуждать Карен. – Ему можно доверять. – Пристально смотря, Карен в глаза. Как она отреагирует? – Да и кому, как не ему известны все деяния, как темной, так и светлой стороны.  – Это была невероятно тоненькая соломинка, за которую Малфой решил ухватиться, хотя отчаянно понимал, что она может сломиться в любой момент. И, тем не менее, заручившись поддержкой Северуса Снейпа, Драко и Карен, было бы куда, как легче выстоять в этой борьбе против матерого аврора. – В конце концов, у Снейпа, может оказаться если не компромат, то хорошее зелье, в качестве отравы. – – И это был даже не самый худший вариант, с учетом того, что прямого убийства не произойдет, и ответить непростительным, аврор явно не успеет. И тем не менее, это последнее было сказано так в шутку. Драко просто на какой-то миг захотелось, что бы Карен, улыбнулась и хотя бы на несколько мгновений забыла, о снедающем ее ужасе. Всего мгновение – разве он много просит? И ведь совсем не для себя – для нее. Ей это было необходимо. Жизненно необходимо. Как жаль, что ни Драко, ни Карен, не были этими неунывающими гриффиндорцами, что в любой, самой авральной ситуации, умели находить, нечто хорошее и положительное.

Нет, они были все теми же, слизеринцами – скользкими, изворотливыми змеями. И именно поэтому Малфою не нравится последние слова, сказанные Готье – в них сквозит неизбежностью, и каким-то пресловутым самопожертвованием.
Не смей, Готье! Не смей!
- Поздно, Карен. Я уже втянут в это, как ты до сих пор не поймешь. Мне не важно, что будет со мной. Мне не важно, ничего… кроме тебя. Карен, я люблю тебя.
И если бы на небе не было солнца - он все равно ощущал его лучи. Если бы в камине погас разом весь огонь, и в гостиной распластался бы промозглый холод – ему было тепло. Если бы умереть пришлось, не задумываясь, но в страшных мучениях – стоически бы перенес все, зная ради кого. Многие говорили, что такие симптомы, лишь у больных, на крайней стадии помешательства или у влюбленных. Третьего не дано!
Своею силою нетленную - эта последняя форма болезни, проникала глубоко внутрь и пускала корни – прочные, жесткие, цепкие. Заставляла обращаться к тому, что раньше, казалось немыслимым, совсем неправильным, а теперь виделась формой необходимости. Самая коварная и опасная из всех болезней, что была в человеческом мире: магическом и мире магглов. И, как должное – разумеется, совсем неизлечимая. Горькая, точно полынь, а уже через минуту сладкая, точно патока – пойди, разбери. Прочувствуй.

Любой, умеющий читать между строк,
Обречен иметь в доме ружье.
Пой мне еще...

Отредактировано Draco Malfoy (2016-10-06 01:53:30)

Впервые за долгое время, вновь захотелось быть, как можно дальше от всех. Наедине со своим ледяным отчаяньем, и с одновременно пылающим безумием, внутри. Швырять, что-то ломкое, бьющееся в горящий чертов камин, или о стены, только так что бы раз – и вдребезги, точно так же как тебя швыряет сейчас. Незримо, но вполне ощутимо, переливом озноба по коже. И хотелось бы не доверять словам, пытаться по новой себя обмануть, заставить верить в собственный вымысел, да только расчетливость, так не кстати пробудившаяся в голове, не дает этому сбыться. Концентрированная жестокость, и окаменелость, постепенно заполняло все, что еще раньше, изранено, трепетало и тянулось ввысь. Но слабым и хилым росткам, не суждено пробиться сквозь толщу чернеющего асфальта.

Малфой хотел бы возразить, да только как это сделать, когда тебя уверенно и нещадно, пичкают чужими мыслями, прямо с ложечки. Открывай рот и послушно пережевывай. За тебя уже все давно решили.
На, что ты надеялся, идиот?! Доигрался в чувства, Малфой!
- Не знал, что ты страдаешь мазохизмом! – Хочется накричать на Карен, выплеснуть все то безумие, что сейчас роется в горле – может быть так полегчает?! Еще хуже, нет намного хуже, чем исполнять бездушные приказы Темного Лорда. Там ты заранее знаешь, что ждет тебя впереди, здесь же, ты даешь играть с собой, как с тряпичной куклой. Отрывайте глаза, руки, ноги – делайте, что хотите, я весь ваш!
- Я не могу спасти тебя, если ты сама этого не хочешь! – На повышенных тонах, потому, что невозможно быть такой отчаянной жертвой. Все это время, страшное и вместе с этим, с проблеском надежды время, Драко был в полной уверенности, что спасали то, как раз его – она. Делами, поступками, парой фраз, одним своим присутствием, или даже мимолетной мыслью – в этом виделось спасение, в этом находилось самое необходимое искупление. И все это было ложью. Ее ложью по отношению к нему. И его ложью по отношению к самому себе. Ничего этого не было, никогда – ни там, в совятне, ни до этого в гостиной, и коридорах. Ни взглядов, ни слов, ни эмоций. Ничего.
Ты сам себе все придумал, Малфой, а теперь забудь об этом. Забудь, как можно скорее и уходи. Беги, идиот!
Да почему только, кажется, все это таким напыщенным фарсом, что порой дают заезжие театралы, в прокуренных кабаках, выдавая дощатый пол, за подмостки сцены. Почему, кажется, что она сама старательно возводит преграду между ними, такую, что нельзя будет преодолеть ни с одной, ни с другой стороны, а сокрушить – не хватит ни сил, ни времени. Очередная вымученная фантазия, или отблеск угасающей правды?
- Так давай, Карен, расскажи мне, какая ты на самом деле. И покончим с этим, раз и навсегда! – Стоять перед ней, обнаженный собственной душой, на запале. Ощущать боль, что в висках и по всему корпусу, потому что следовало бы уйти, а не чувствовать, как першит в горле настойчивость, будто в последний раз.
Лучше бы ты убила меня.

Где-то мы расстались, не помню,
в каких городах, словно это было в похмелье.
Там, где есть свет – там нет боли. Нет тяжбы и горя. Есть лишь умиротворение. То, что ты дарила, но отобрала, самым бесцеремонным образом. А я видел водную гладь и глиняный пологий спуск к ней. Видел, волны, что даровали покой и безмятежность. И от чего-то, над всем над этим виделся дом, совсем небольшой, но от него веяло теплом. А еще я стойко ощущал, как ветер доносит запах твоих волос, будто бы из этого самого дома. И я часами мог смотреть на воду, потому, что неоправданно знал, ты будешь ждать. И вот когда сумерки спустятся черной вуалью на этот день, я подойду к дому, и там будет огонь, но жарче него будут лишь твои объятия. И это все виделось, и непременно, навевало спасение и робкий намек на счастье.
А теперь этого не стало, вместо глади – били волны, вымывая из-под скалы и глину и камни. Дом был пуст и заброшен, лишь чернея вдалеке, выбитыми окнами. А тлетворность воздуха, вызывала рвотные позывы, даруя запах гниения и разложившейся плоти. Спасения нет. Выхода нет.
Через мои песни идут, идут поезда,
исчезая в темном тоннеле.

Почему Лестрейндж не швырнула в него авадой еще тогда на стадионе, почему Готье медлит и не посылает в его грудь смертельное проклятие. За что они так ненавидят его, оставляя жизнь, а сами бесследно уходят из нее. К чему, ему такая жизнь, где нет главного, где нет смысла.
Малфой обещал не уходить, не оставлять ее, но это были лишь его обещания, ни кем не понятые, ни кем не принятые, никому не нужные. Считается ли такое обещание нарушенным, когда спиной четко ощущаешь, расстояние до выхода из гостиной. Когда нарочито точно знаешь, что через две галереи и четыре пролета лестниц, будешь отрешен от всего, будешь один – навсегда один.
Выгоняя – выгоняй, убивая – убивай, не щади и не малодушничай. Без промаха, в самое сердце. Разве это так сложно? Разве это такая невыполнимая просьба?

От ее слов сквозит безысходностью. Последней ступенью, ведущей в подвал, за дверью которого прячется немыслимый ужас. Страх воплоти. От ее слов веет разрушением и нестерпимой болью. Сердце сокращается чаще.

Так почему она? Средь пелены невзрачных будней. Когда исход возможно предрешен. Насколько грешна сама мысль об этой связи – насколько немыслимо ее воплощение в жизнь. На исходе каждого дня – как плеть, как стремительный порыв к дальнейшему существованию. Подстегивала, хлестала и мучительно жалила – постоянно, попеременно. И было больше сухости, порывов и сарказма, чем нежности и тепла. И такова была картина реального мира  или лишь выдуманная оболочка, за которой скрывались те взгляды, те помыслы, те чувства… По мановению одного голоса – и ты готов забыть обо всем. Показалось, привиделось? Вот она, правда – стоит обнаженная пред тобой, ждет, когда отметешь, все напускное заглянешь в стержень самой сути – какой бы она не была.

По_ша_гу – просто повернись и уходи. Не разрушай, тщательно созданную тобой иллюзию. Или останься и сделай тот же шаг навстречу – только если этот шаг, не окажется, последним в твоей никчемной жизни.
Такой соблазн проникнуть кому-то в голову, увидеть то, о чем можно только гадать. Но Малфой этого абсолютно не хочет. Потом уже нельзя будет сказать, что ты не знал, не видел, не ведал. Потом будет поздно. Собственными руками круши ледяную стену, поверь всему, что увидишь безоговорочно.
На последнем выдохе:
- Legilimens.
Когда чужое сознание не противится ничему – словно кадры старого фильма, или нескольких сразу, слитых воедино, сумбурно.
Сгусток темноты, с очертаниями слишком знакомыми для собственного страха … пещера, зелье – в подавленном смятении, захлебнуться, но выполнять все приказы к действию… неоднократные разговоры – это даже смахивает на «милую» семейную беседу, если у тебя последняя стадия сумасшествия… два тела, сплетенных в клубок – сражающихся нещадно и смерть одного из них… и этот голос… постоянно этот голос, что теперь звучит и в твоей голове. Ты не можешь выносить ни его самого, но, то, что он говорит – не может быть правдой, не имеет никакого к ней отношения…
НЕТ!
Бесполезно! И снова одно по одному зациклено по кругу, будто в наказание за собственную любознательность…  и Северус…
Он все знал… И он молчал.
Через усилие отпрянув, не понимая границ увиденного и очертаний реальности мира, суженного до границ серебристо – зеленой гостиной.

Не открывая глаз, на ощупь, несколькими шагами, достигнув дивана и сесть. Голову вниз. Руками в волосы, – вырвать их, выбросить вместе с тем, что увидел. Забыть и никогда не вспоминать. От невозможности принять неизбежное, рвало самыми черными словами. Самыми ярыми проклятиями. Тлетворно и жутко. Страшно открыть глаза, как будто в одной темноте, есть спасение от другой. Бесчеловечно. Как будто тебя вывернули наизнанку, всего. Переплели узлами в немыслимые узоры, а после старательно придали изначальный вид. Потому что вокруг все так же, даже не открывая глаз, точно – рядом камин, и по периметру все те же стены, сводчатый потолок и тусклые лампы. Да только внутри, чертова какофония – рвущаяся наружу кровью, ошметками кожи и тем, что невозможно сказать.
Сколько вранья в этом гнилом мире. Бежишь, от темноты, и, кажется, уже тянешься к свету, как вдруг выясняется, что все твои Боги ложные, и солнце, маячащее вдали, лишь блеклый медяк, за который ты давно продался. И кому?!

Малфой ненавидел себя, и еще больше он ненавидел Готье. Теперь ему даже смешно называть эту ее фамилию, такая она неиспорченная, такая не вызывающая подозрений. А по имени, он ее назвать никогда больше не сможет – не было в нем больше на это сил. Как можно было так слепо тащить себя ко дну и не замечать этого?
Карен больше нет! Карен больше нет! – Пытаясь открыть глаза, и восстановить зрение, что бы ничего не плыло вокруг.
Интуитивно – она где- то за спиной. Лучше бы ушла.
Лучше бы ее никогда не было.
- Зачем? – Сдавленной болью, каждое слово дается с трудом, выбивая себе дорогу сквозь грудную клетку. И тут же бессознательно приходит ответ. Затем, что бы расставить все на свои места. На жалкие, глупые, непонятно кем придуманные места. – Почему… ты не сказала раньше? – По рукам дрожь. А в голове:
Зачем сказала вообще?!!!
Как же было мерзко внутри, но как же идеально теперь складывались все пазлы в единую картину этого мира. Гребанного мира Драко Малфоя.
- Не отвечай! Я не хочу этого знать!
Мне достаточно того, что я итак знаю!
- И видеть тебя… - Судорогой в горле. – тоже…
Тебя больше нет. Никогда не было!
И заставить ее уйти, но это не выносимо. Поэтому, на негнущихся ногах, самому к выходу из змеиного логова – гостиной. Словно в усмерть пьяный, преданный всеми. Той же монетой, вернувшейся сторицей. Дальше, как можно дальше. Если бы еще можно было сбежать от самого себя. Не просто взлетать по лестницам, не замечая пролетов. Не пытаться разбить вдребезги собственные костяшки пальцев о каменный парапет, Башни Астрономии. Камнем бы вниз – только бы стало легче. Вымученно, опуститься на холодный пол – не отрезвляющий. Полностью вымытый изнутри, опустошенный и скомканный. Наверное, так выглядит конец. Наверное, это конец.
Стискивая кулаки до синеватых отметин на ладонях, желать лишь одного - смерти. Его - смерти!

Бездействовать. Не делать ровным счетом ничего, кроме как ощущать холод камня, выщербленного, своими ладонями. И еще смотреть куда-то вверх, лишь бы не закрывать глаза, потому что там страшными картинами, то от чего должно быть, лучше откреститься. И все же, жить в неведении так просто…
Если и было время, то оно превратилось в пыль, которая развеянная ночными ветрами, теперь носилась где-то совсем в другом месте. А здесь, на этой осточертелой, своей высотой и правильностью математических расчетов, башне, была только ночь. Пустынная бесконечная ночь. Неделимая надвое.

Сколько не совершай в жизни ошибок, последняя все равно будет ярче всех. Малфой не догадывался об этом, теперь он это просто знал. Метка на руке, предательство себя самого, поступки, о которых лучше промолчать – да это ли все смертные грехи?! Не те, за которые хотелось разодрать грудь пальцами, потому что крик, замерший в ней, грозится уничтожить изнутри, по-хамски, по-свойски.

Сколько времени ей понадобилось для того, что бы найти его местоположение – Драко не знает, он даже не верит в это, просто ощущает собственным позвоночником, каждым из одиннадцати жал, несвойственное на ветру тепло. Тепло прикосновения. Наверное, надо бы вздрогнуть, хуже - отстранится. Малфой остается на месте. У нее есть вопросы, а он то уж наивно решил, что способен сам выбирать, в каком месте этого предложения, ставить точку.
Что изменилось?
Мир остался тем же, тот же замок и те же стены, и все же, что изменилось?
Лишь знание, что подарило ненависть и страх, но тот ли это страх, какой испытываешь при первой встрече с ним, или может быть это тот страх, что приходит запоздалым осознанием, за секунду до пыточного. А ненависть, неужели эта какая-то новая ненависть отличная от той, что поселилась много ранее, разве?

Драко молчит. Слушает, но молчит. К собственному удивлению не прогоняя, а наоборот ловя каждый звук ее голоса. Звук слов, таких странных, прежде не слышанных, не в ее исполнении.
Нас обоих…
От этого сквозит ложью и лицемерием, во всяком случае, именно в таких эмоциях убеждает себя Малфой. Даже кривится, едва заметно, поощряя себя самого этим жестом – жестом самовнушения.

Никогда не было нас – всегда была только ты. Ты одна сама по себе. И сегодня вдруг ты решила, что пора с этим завязывать и выдать о себе все, о чем стоило бы молчать вечность.
Только про себя. Раздражаясь и злясь, как ни странно, все так же на самого себя.
Она прощает меня?!
Отрезвляющей пощечиной слов по лицу. Сильно и смело. Так, что разом вспыхивает все то, что должно было угаснуть во тьме, провалиться в бездну старых воспоминаний и сгнить там, в тишине и покое оставшихся бездушных дней.

Одним рывком, Малфой перехватывает стекло бутылки, что находится в паре метров, и резким броскам запускает ее в стену, мгновенно поднимаясь на ноги, и хватая Карен за локоть.

- Стой! – Голос, как никогда тихий, но требовательный. Рывком заставляя Готье, повернуться к себе. Глазами в глаза. Делая невероятное усилие, потому что трудно перебороть обстоятельства, но еще труднее – себя самого. – Ты права, мне плевать, что вас связывает. – Отдельно каждое слово, прежде всего, настоятельно вникая в их смысл. – Мне намного важнее, что вас отличает. Мне плевать на все… кроме тебя самой, Карен. – Губами к губам, стремительно и настойчиво. Лучше уж напоследок упиться таким ядом, чем медленно уничтожать себя по капле, сомнениями о самом неверном своем поступке, в жизни.