So look in the mirror and tell me, who do you see? Is it still you? Or is it me?Бессонница. Пальцы бездумно и небрежно перебирают душистые письма на тонкой белой бумаге. Он всегда возвращает их, надписывая ответ на полях, оставленных собеседником, или с обратной стороны пергамента, а потому Карен всегда возвращается к самому началу, пытаясь найти в собственных строчках непозволительную наивность, если не глупость, и провести с собой работу над ошибками. Не получается.
Она выбирает одно письмо, случайно, касаясь на ощупь засохших чернил и считывая высокий росчерк заглавной буквы вслепую, и откладывает остальные в сторону. Полог над кроватью наглухо задернут, все заклятия произнесены, и ни свет, сияющим шаром, повисший сверху, ни звук, не покинут импровизированного замка, в котором только один хозяин и один слуга. С почти судорожным вдохом Карен прочитывает короткий каллиграфический ответ, написанный наискось под ее размашистой подписью, и в очередной раз ловит себя на том, что эмоции застят ей глаза. Да что такого может скрываться в одном-то слове: «Останься»? В этом явном приказе, не сулящем ничего хорошего, но незнающему точно напомнившим бы просьбу. Или же за ним целая бездна, сложенная из почти двух долгих лет, наполненных смятением, недоверием и безумной любовью? Карен по-детски закрывает ответ ладонью, чтобы вчитаться в собственное письмо.
«Позволите ли Вы мне остаться рядом с Вами?» С конца. А потом глазами вверх, к первой строчке. Она обращается к нему «Милорд» и никак иначе, это слово дается ей удивительно легко, как давно привычное, и она помнит, как тысячу раз представляла, как говорит его. Должно быть, это похоже на сумасшествие, прогрессирующее, заполучающее с каждым разом все больше уголков рассудка. И Карен невольно ежится, думая, что когда-нибудь станет такой же как Беллатрикс - фанатично-преданной, мучимой ревностью и безразличием со стороны хозяина, словно одинокая и побитая собака.
«Если Вы прикажете мне уехать, забыть о Вас, я никогда больше Вас не побеспокою». Из середины. Не убористым, привычным для Карен почерком, а косыми, далеко расставленными линиями с прерывающимися чернильными штрихами. Она многое бы отдала сейчас, чтобы навсегда о нем забыть, чтобы потерять эту острую зависимость от него, постоянную необходимость и потребность в нем. И несмотря на то, что он по-прежнему остается недосягаемым для нее, как Бог, которого нельзя представить, она с каждым часом чувствует, как крепнет между ними эта болезненная связь.
«Помните ли Вы обо мне?» Начало. Она помнила о нем всегда, думала о нем всегда, мечтала, что когда-нибудь сможет увидеть его. Но почему-то сейчас Карен уверена, что ему было абсолютно все равно: он не вспоминал о ней ровно до того момента, как она прислала это письмо, и его всегда интересовало только собственные бессмертие и слава. Понимать это больно, но необходимо, чтобы не окунуться в безумие с головой и отделаться от постоянного, бессмысленного ощущения его соприсутствия. Во всем. Даже страшно заглядывать в зеркало, и видеть в нем сцепление до боли знакомых черт.
Карен откидывает голову на подушки и комкает письмо в руке. Борьбу с привязанностью нужно начинать с мелочей. На удачу она вынимает второе и подносит к глазам: кто-то сверху над ней смеется, подкладывая в ладонь роковые строчки.
«Я решила, Милорд». Хочется крикнуть себе: ничего ты не решила, девочка, остановись, перестань вестись на его умелые манипуляции, перестань идти за эмоцией, будь, наконец, достойна своей крови. Но последний довод щелкает внутри и заставляет включиться в работу совсем другой механизм. Карен кажется, какой бы иллюзией это не было на самом деле, что ее долг - быть с ним, ее долг - подчиняться ему, ее долг - погибнуть за его идеи вместе с ним. Она, конечно же, обманывает саму себя, пытаясь быть до конца чистокровной, какой была ее мать, но понимая это, никак не может разорвать уже данные клятвы. Пат.
«Я хочу быть связанной с Вами до конца жизни». Как он смеялся, читая эти по-детски влюбленные письма, и как он думал, чем испытает ее на прочность. Разве верность измеряется близостью смерти, готовностью принимать пытки и любое другое унижение? Карен помнит удушливое пыточное, брошенное после какой-то нелепой дерзости, связанной с.. Столкновение с памятью. Дымка, туман. Карен, усмехнувшись, сдавливает виски руками. Он вероломно стер ее воспоминания, вероломно и отвратительно, потому что они возвращались рывками, в кошмарах, возвращаются и сейчас: особенно сегодня, когда зелье, заботливо выданное деканом, кончилось, а за новым идти было как-то неловко.
«Я прошу Вас об этой чести». Озеро мертвецов. Много или мало для Темного Лорда? Карен готова поверить, что этот кошмар когда-то был в ее жизни наяву. Страх смерти преследует ее каждую минуту, будто бы она до сих пор находится в опасности, и она понимает, что чем ближе к ней воспоминание, тем больше она навлекает на себя бед.
Карен бережно складывает письмо обратно, чтобы никогда не забывать о главной ошибке в своей жизни, будто бы метки на предплечье для этого недостаточно, и закрывает глаза.

Она никогда не сможет избавиться от его присутствия. Он везде - в каждом вдохе и в каждом выдохе, в чужом взгляде, в еде и воде, в мыслях, на самом донышке сердца. Чем больше боли он ей причиняет, тем больше она его любит, пусть это неправильно, вразрез инстинктам и здравому смыслу. И это Круцио...
Пронзительно. По позвоночнику. Воспоминание наполняет голову, как вода - пустой колодец: первое прикосновение оказывается болезненным и хлестким. Карен видит перед собой отца и корчащегося перед ним домового эльфа. Вот оно - ее место. Вот она - причина ее бунта. Карен вытирает рукавом рубашки проступившие слезы и делает глубокий успокоительный вздох. Она знает, что простила ему это тогда, и даже лелея свою обиду, прощает сейчас. Но внутри есть что-то большее, то, что толкнуло ее на предательство, жаль Карен плохо понимает что: да, конечно, он стер ей память. Да, это недоверие оскорбительно, но не оно отвернуло ее раз и навсегда от человека, которого она боготворила и боготворит до сих пор. Должно было быть что-то гораздо более глубокое, чем унижение, разящее наповал, словно оттренированный удар.
Короткий щелчок. Карен испуганно оборачивается и видит на прикроватной тумбочке золоченную скрепку, удерживающую письмо. Портал, которым он пользуется так редко и по таким поводам, что лучше бы их и не было вовсе. Карен судорожно сглатывает и дрожащими руками пытается распечатать письмо. Не поддается.
Может быть, лучше его и не смотреть?

Как медальон. Чертов медальон, спутавший все карты, сделавший из простого решения сложный выбор. Он кровью заплатил за вход, и Карен точно знает, что ей кровью суждено заплатить за выход. Кровью? Готье тянется за волшебной палочкой и оставляет на руке надрез, с которого кровь скапывает на конверт. Благодаря магии, достойной великих предков, тонкая бумага сгорает в волшебном огне, обнажая короткую записку, на которую Карен взирает с суеверным ужасом. Как же я тебя ненавижу, отец.
Холкхэм-Холл. Что это? Всего лишь поместье, место, где спрятана еще одна реликвия или дом, куда она всегда сможет вернуться? Закрыть глаза и шагнуть в темноту, потому что ее ждет там протянутая рука помощи, родительская поддержка, и расщелина последней казни, созданной только лишь для предателей - самых злых грешников. Карен хмурится, но непонимание рассеивается через несколько секунд, ведь так просто догадаться, что это всего лишь место новой ставки. И значит он все-таки ей доверяет, хоть немного. Или уверен, что страх перед ним сильнее ненависти. Как же он ошибается.
Карен возвращается к записке, и кровь стынет в жилах. Его слово ничего не стоит. Он, обещавший помочь ей от притязаний брата, решает убрать его ее же руками. Понять, зачем он поступает именно так - не трудно. Он всего лишь хочет отрезать ей все пути к отступлению, заставить посмотреть на себя его глазами, увидеть, наконец, что они отличаются совсем немногим.
Карен со злости комкает записку в руке. Если сейчас он ничего не заподозрит о смене ее лояльности, то в конце апреля ей придется отправиться с ним во Францию и совершить, возможно, свое первое и последнее убийство. И как же ей теперь хочется, чтобы он скорее узнал о ее предательстве, лишь бы не заставлял пресекать еще одну ветвь своего рода и марать руки! Даже жажда отомстить не пробуждает в Готье желания уничтожить троюродного брата, и совершенно обратное желание пробуждает требование ее отца.
Может быть, ей стоит его предупредить?

Велика ли цена убийства? Карен безотчетным движением потирает виски. Подобный вопрос в очередной раз связан со стертым воспоминанием, но еще больше - с историей одной старинной французской семьи. Робер Дамьен, погибший и воскресший на несколько месяцев, должен пролить свет на тайну пещеры и медальона, ведь один раз он уже привел Карен к разгадке. Стоит найти в его дневнике только одно правильное слово - и мозаика окажется сложенной.
Карен открывает нижний ящик и вытаскивает из него потрепанную книгу в кожаной обложке. Нет ничего страшнее предвкушения последнего знания, опасного и грозящего мучительной смертью.