Кабы нас с тобой да судьба свела…
«Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы - ежеминутно проводишь по ним языком - и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить».

Итак, закон №25 уголовного кодекса Республики, гласил: Нельзя чувствовать, испытывать, проявлять. - Как обычно, стройными рядами, по четыре, через широкие двери все выходили из просторного холла, и шли в свои кабинеты. Очередной рабочий день опережал мысли, быстрыми расчетливыми шагами, которыми Д – 406 приближался к своему отделу. Отделу по борьбе с инакомыслящими, и организованной преступностью. Вчера он трижды сверил отчетность, случайно забытую, кем-то из новых сотрудников на столе, и пришел к выводу вопиющего, пугающего и чрезмерно подозрительного поведения, этого самого сотрудника.

Бесшумным порывом отлаженного механизма, звуконепроницаемая дверь разъезжается в разные стороны, пропуская Д-406 внутрь стерильной, до умопомрачения, комнаты. Чистый белый, совсем неживой цвет, опустошает, и заполняет собой все пространство. У него не было времени запомнить ее – одна из десятка, одна из тысячи – маленький винтик огромного механизма жизни. Если один из таких винтиков переставал справляться со своими обязанностями, его тут же, очень четко и быстро, заменяли другим – точно таким же – покорным, правильным винтиком.
За пару часов до прибытия в свой отдел, Д-406, собрал всю имеющуюся информацию о сотруднике, или если верить личному делу – сотруднице Л-960. Информация была предельно чистой, и непорочной, как дитя, только что явившееся этому правильному миру. Школа. Высшее образование. Работа на Республику – перевод в отдел по борьбе с преступностью и инакомыслящими. Заслуженное повышение. Эта четкая правильность жизни, была слишком правдоподобной, и не могла дать глупого повода усомниться в себе.
И, тем не менее, цифры в отчетах не сходились. В тех самых отчетах, где в графе «количества» значилась не орг. техника или провизия, а люди… люди обвиненные – люди приговоренные.

- Л-960. – Быстро заглянув в личное дело, что все еще было у него в руках. – У меня есть к вам пара вопросов. Пройдемте. – И еще одна механическая дверь, послушно пропускает в утробу кабинета – все кабинеты в отделе были, как на подбор, не отличишь один от другого – свидетельство равенства и равноправия. Гуманность во всех ее проявлениях. И, несмотря на все это, рычаги начальства всегда стояли чуть выше обычных «винтиков».
Дождавшись пока Л-960 сядет, и окажется на положенном ей уровне, Д-406, начал: - В отчетах, что были написаны вами на прошлой неделе, за подписью от 17 числа этого месяца, - Улыбка, от осознания того, что поток информации, поступающий в головы людей отовсюду, у Д-406 упорядочен и расформирован по нужным отраслям. Точность, логический расчет – и математика с ее невероятными  интегралами -  вот истинное произведение искусства. – указано, что в камеры ожидания, после допроса подозреваемых лиц, по вопросу их причастности к нарушению закона №25, – Ровный, мерный, практически без эмоциональный голос, без особых цветовых окрасок, звучал синхронно с часами, отстроенными до миллисекунд, с главными часами Республики.  – для вынесения приговора были отправлены 6 человек. В камерах же находится 4 человека. Следуя путем элементарных математических вычислений, ошибка в ваших отчетах ровно на 2 человека. – Пауза, сделанная специально для того, что бы дать Л-960 прийти в себя, и понять серьезность своего положения. – Но мне доподлинно известно, что это никакая не ошибка, и подозреваемых действительно было 6. Л-960, как вы поясните мне этот курьез? – Меряя шагами кабинет, точно конвоир на посту, не обращая внимания на маленький «винтик», что в эту самую секунду был негласно обвинен  в одном из страшнейших правонарушений Республики – умышленном сокрытии преступных лиц и инакомыслящих.

Медными тактами оправдания – так всегда бывает,  у тех, кто будет приговорен. Поначалу они держатся, скрывают – вроде бы искренни все – но минута, и ты обвинен.
Зачем-то срываются криком, бросаются, рвутся - стремятся вперед. Время их не щадит, не жалеет - мерно себе идет.
Слышатся крики, под пытками – муками: мужчины иль женщины не разберешь. Проходишь шагами четкими, строгими – смотришь без жалости. Ждешь.
Позже сознаются. Тяжко. Натужено. Вслед полетят номера – имена. Тонешь сам, за собой преждевременно рушишь «машину», лишая «винта».
Обычно, тихо шепчут, обветренным – ртом, что не может никак замолчать. Что-то про то, что всех ждет искупление, только когда вот его принимать?
Против системы – против Республики, глупо бежать  - заржавеешь в пути. Все мы отточены – винтики, болтики – наша работа не думать, «идти».

Инакомыслящие. Д- 406 видел их не раз. И не в один из тех моментов, не пошатнулось в нем ледяное спокойствие, не разлилось по бодрому, телу, одно из тех чувств, что так рьяно защищали приговоренные. Напрасно, пытались бурным потоком слов, они увещевать о чудесных свойствах любви и счастья. Разве может порядочный гражданин любить, что – либо кроме Республики – что дала ему жизнь и возможность быть нужным обществу. Разве может заключаться счастье в чем-то еще, как не в каждом дне, прожитом в самом правильном государстве этого неидеального мира. Ответ четкий и лаконичный до своей сути – нет. Д-406 знал это, а прочие лишь порождали смуту – а значит, подлежали скорейшей ликвидации.

В застенках кабинета шла привычная, и отлаженная до мелочей работа. А посреди самого кабинета был геометрически правильный стул, вокруг которого начинала накаляться атмосфера. И хоть по сути физической своей, атмосфера и ее давление оставались неизменными, Д-406 ощущал прилив бодрости, что случалось с ним каждый раз, когда, ему удавалось вычислить и изобличить преступника или иже с ним.

Ход конем. Л – 960 не в ответе за тех заключенных, коим был доставлен физический ущерб во время допроса – если они погибли – это должно быть отражено в отчетах других сотрудников. Разделение обязанностей – каждый в Республике знал свое место, и занимался своим дело, не пытаясь вникнуть в обязанности других. Для каждого было задание, что полностью искореняло возможности путаницы и дезорганизации. Ну не чудо ли! Д-406 знал об этом. И данные сведения, еще час назад были доставлены в его кабинет, теперь покорно и величественно, лежали на письменном столе.
Открыв папку с отчетами, и ознакомившись с весьма лаконичным отзывом, о проделанной работе, Д-406 не то, что бы остался доволен, (это чувство было скорее взаимоисключающим в его жизни) но пришел к некому удовлетворению.
- Все 6 человек были опрошены без травм, мешающих правильному функционированию организма. – Папка спокойно опускается на стол. – Стало быть, 2 человека, а конкретно нумера О-86 и А-132, были освобождены из камер, уже после допроса. Л-960, мне так же известно, что у вас есть доступ ко всем ключам от камер. – Констатация фактов, таких сухих и отточенных, что противится им, не имело смысла.

Д-406 подходит ближе к сотруднице, начиная изучать ее: медленно, кропотливо. Правильное телосложение, средний рост, не отталкивающая внешность, средней длины волосы – на каждый из элементов ровно по пол секунды, и неожиданно, чуть больше чем следовало и полагалось - на глаза. Все слова разом, будто обветшали и потеряли свои значения в сравнение с ними. Безжалостно и беспощадно, точно два омута, тянувшие куда-то к иррациональной неизвестности. Скорее к формулировкам и фразам, подальше от неопознанного, и непонятого.
- Л-960, я хочу знать, где эти два нумера О-86 и А-132. – Отходя на полшага назад. Руки скрещены на груди – броня не пробьешь. Взгляд чуть выше глаз, скользит по розоватой коже лба – туда и обратно – чертя невидимую полосу. – Л-960, как вы связаны с инакомыслящими? – Первый. Строгий. Важный. Вопрос.

Отредактировано Draco Malfoy (2016-09-04 02:02:31)

Какого это не помнить своего прошлого? Не знать ни родных, ни собственного детства. Знать себя лишь отвлеченно, с одного определенного момента,  не помнить ничего до. Будто раньше тебя не существовало – ты появился сознательно, лишь в момент своей полной необходимости. Необходимости Республике. Необходимости системе. Словно, кто-то аккуратно стер все лишнее, ненужное, разрушающее изнутри. Стер умело, ловко, но иногда приходили они – цветными картинами сна, или предутреннего бреда. Отголоски воспоминаний - точно вирус, проникающий в здоровый организм инородным телом.

Д-406 не помнит себя никем иным, кроме умелого элемента большой машины, орудием в руках сильных мира сего, против всего, что могло сокрушить отлаженную систему. Д-406 никогда не задумывается о том, как он пришел к этому, единожды прочитав свое личное дело и навсегда запомнив безупречный послужной список – он не помнил его, ничего из того, что было изложено на пятнадцати белых страницах, машинописным текстом. Д-406 колит себе инъекции, каждый раз, когда в холодный черно-белый рассудок, пытается проникнуть, что-то страшно-цветное – несомненно, опасное. За последний месяц доза инъекций увеличилась в два раза. Д-406 думает, что эта первая стадия прогрессирующей болезни, но какой? На этот вопрос у него нет ответа. Личный доктор, из тех, что положен, каждому начальнику управленческого отдела, всего один раз спрашивает о том, что является Д-406 в его нечетких картинах. Судорожно, как кажется, записывает в карту. Доктор заверяет, что беспокоиться не о чем, и выписывает разрешение на еще десяток инъекций. Д-406 не спорит – он выполняет.
Это похоже на радугу. Д-406 записывает на обрывок бумаги, такой неправильный и несимметричный, цвета. Долгое время он видел зеленый – яркий и насыщенный, от него болят глаза. Такого цвета нигде нет в Республике, лишь что-то отдаленно напоминающее. Но Д-406 точно знает, что это зеленый. И еще от чего-то, он знает, если смешать небо и солнце будет зе-ле-ны-й. Как это смешать небо и солнце? Д-406 снова колит инъекцию, и на шесть дней видения покидают его. Утром, когда организм еще должен отдыхать перед трудовым днем на благо государства, Д-406 снова видит зеленый – не куском или пятном, этот цвет заливает все пространство, сочится изо всех щелей подсознания. Д-406 не колит себе инъекцию, он спешит в атриум отдела по борьбе с инакомыслящими. Сегодня он должен вычислить ошибку, которая допущена в отчете Л-960. И вот он здесь. Она напротив него. А в голову бессознательно врывается зеленый.

- Если бы это было официальным обвинением, мы бы с вами беседовали в другом месте и при других обстоятельствах, Л-960. – Она это знает, и верно от того так спокойна. Он это знает, и почему-то, постепенно, теряет одно из главных своих достоинств – терпение.
Все сотрудники отдела по борьбе с инакомыслящими, имеют лучшую репутацию и внушительные послужные списки в Республике. Д-406 не отрицает этого. Но в голову, одна за одной закрадываются нелепые мысли, о том, что возможно, где-то на среднем уровне – на уровне, порученном именно ему – система дала сбой.
- Л-960. – Он становится позади нее, дабы заметить любое колебание позвоночника, или судорогу шейных мышц – главное не видеть ее глаз! – Мне известно, что отряды Сопротивления, до сих пор не оставили своих жалких попыток сломать государственную систему Республики. Они засылают своих шпионов во всевозможные отделы, пытаясь подорвать наш правильный устой изнутри. – На шаг ближе. Голосом прямиком ей в голову, точно вколачивая железобетонные сваи. – Вам снятся сны, Л-960? – Беспочвенно и без раздумий. Вместо правильного и логичного: «На какого вы работаете?».

Д-406 никогда ранее не терял самоконтроля. Сейчас кончики его пальцев начинают леденеть. Д-406 списывает все на не введенную инъекцию, и бессознательно сгорает страшным желанием, услышать скорейший ответ.

Отредактировано Draco Malfoy (2016-09-07 19:58:52)

Сломать непоколебимую суть. Источающую правомерно и расчетливо, самопальные фразы, не имеющие ничего общего, с тем, что хотелось бы услышать.

Быть безупречным просто. Нужно лишь следовать руслом верного течения, что заведомо создано системой государства Республики. Никаких отклонений и отвлечений. На тебя хотят равняться. Твоему примеру следуют, принимая его за образец правильности и гармонии. И триумф жизни, без войны и насилия, органичной во всех смыслах, стоил того, что бы следовать этой тропой неустанно. Д-406 следовал.
Д-406 не знал, были ли у него родные, или же его создала система по образу и подобию идеального нумера. Вернее не помнил. Но никогда и не задавался этим вопросом. Его так же не посещали мысли о том, есть ли еще какие-нибудь цели, кроме отлова и ликвидации инакомыслящих – дело это, как виделось ему, было залогом успеха, не только личностного, но и всей Республики.

- Я отправил специальный поисковый отряд обыскать ваш дом. – Садясь за стол, напротив Л-960. Прямолинейности. Ей не хватало прямолинейности и обстоятельности разговора – теперь она будет знать, что такое подготовка к допросу, и во что это может вылиться, когда тебя подозревает Д-406. – На предмет поиска запрещенных к хранению вещей. Предметы искусства: картины. – Вбивая каждое слово -  железные сваи, легко как гвозди, в застенки ее сознания. – Книги. Фильмы. Музыка. Все, что может вызвать эмоциональное преступление. – Не требуя ответа. Д-406 знает, поисковый отряд перевернет все вверх дном, простучит каждую стену на наличие потайных комнат, и вернется назад с малейшим компроматом, если таковой будет обнаружен. Всего лишь вопрос времени.

Но Д-406 не столько интересует прошлое Л-960, сколько ее настоящее.
- Я подозреваю вас в связи с Сопротивлением. – Обвинение более чем достаточное, для того, что бы начать подыскивать себе неоспоримое алиби. – Вы помогаете жалким горсткам, выживших их ума, пытаясь спасти тех от заслуженной кары. Редко, но нам удавалось поймать кого-то из ваших сообщников. К сожалению, все они молчали. – Ладони Д-406 опускаются на гладкую поверхность стола с характерным звуком глухого удара. – Но, возможно, сегодня, вы расскажите нам все, Л -960. – Он не отправит ее на допрос. Не заставит выставить все эмоции, до сих пор тщательно скрываемые и маскируемые, напоказ. Он поговорит с ней, как разумное существо верховного государства, и убедит, сдаться самой и раскрыть сопротивленческие ряды. Это во многом бы облегчило задачу отдела – истребив главный источник распространение заразы, можно в одночасье исцелить всю Республику. От этой мысли становится душно, примерно настолько, что приходится расстегнуть ворот рубашки ровно на одну пуговицу – совсем не по уставу.

С точки зрения физиологии, раньше сны были обычным явлением для людей, подвластных влиянию, различных, эмоций и чувств. С точки зрения новой государственной системы, сны были сродни показателю, развивающего безумия. Человек получил большую долю эмоционального всплеска, в результате которого увидел, цветные картины, прибывая в состоянии покоя – стало быть, этот человек-нумер, был подвержен искажению мыслей о реальности – и если подобное нельзя было исправить парой инъекций наружного применения – нумер становился крайне опасен для всего общества. Вряд ли бывший сотрудник полиции Л-960 не была осведомлена об этом.
Острыми иглами в голове шли механические процессы, и что если для того, что бы вычислить крысу, надо самому стать крысой?! Ведь никто раньше не пытался, выбрать такое устье реки.

- Я, видел цветные картины – не четкие, но очень яркие. – Склонившись над столом, и понизив голос до шепота, из которого сразу же пропали нотки надменности и чопорности. Это было непривычно. Вряд ли Д-406 знал о подобных возможностях ранее. – Вы до сих пор не на допросе, только потому что… - Действительно почему бы, не провести допрос по всем правилам его  и порядкам? Почему не отправить подозреваемую, под стеклянный купол, из которого выкачивают воздух капля по капле, заставляя допрашиваемого, быстрее делиться с республиканскими деятелями, полезной информацией. Почему? – Потому, что я такой же как вы. Проверь меня! – И это был выстрел в голову. Но не Л-960, а начальнику отдела по борьбе с инакомыслящими. Д-406 стрелял сам в себя, совершенно не ожидая этого.  – Как твое имя? – В начале своей службы, Д-406 досконально изучал архивы, свидетельствующие о приметах инакомыслящих. Одной из них было имя – не буква и цифры, как у любого, правильного нумера Республики, а собственное имя, нелепое сочетание звуков и слогов. Никогда прежде Д-406 не применял это знание на практики, но почему-то сейчас оно пришло ему в голову, и было выложено на стол, как истинный козырь. – Настоящее имя.

Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.

Д-406 непременно, сохранил бы спокойствие, если бы в его дом пришел специальный отряд с проверкой. Он отрицал бы тот факт, что в его жилище собираются искать запрещенные предметы. Но Д-406 и не хранил их. Ему нечего было скрывать. Однако мысли о том, что если бы этот факт был не правдив, не менялись, и, будучи абсолютно уверенным в том, что в доме, все-таки есть то, что может скомпрометировать его личность, Д-406, оставался бы невозмутимым. Кажется, он начинает думать, как преступник. Манера, с лихвой, перенятая у всех его подсудимых, тут же пустила корни и начала прорастать собственными побегами.
Через полчаса станет ясно, хорошо ли работает поисковый отряд.

Д-406 сжимает в руке граненые стенки стеклянного стакана. Его не мучает жажда, но руки требуют найти срочное им применение. Раньше подобного не наблюдалось. Будто слаженный организм, начинает барахлить, и отказывается работать по привычной схеме. Он слышит все ее слова – скорее безумные нападки. Как волчица рьяно защищающая своих щенят и себя, до смертельного оскала, до пены у пасти и клыков. Она выдавала себя хотя бы этим. В ней уже нет той превосходительной убедительности, нет расчетливости – хотя есть неизменная логика. Она все еще на плаву, и топить пытается лишь лодочника.

- Если я стану колоть инъекции, не смогу видеть сны. Лишать себя такой возможности, - Граненый стакан плавно проезжается по поверхности стола от одной ладони к другой и следует обратно – если сделать элементарные математические и физически вычисления, можно рассчитать траекторию его движения – а вот что касается траектории мыслей Л-960 – здесь кажется, правила высших наук не действуют. Нелогичная. Необузданная. Возможно, даже совсем неправильная. – означало бы, лишить себя возможности жить. – Эти слова. Будто он уже их когда-то слышал. Но где? От кого? – Ведь это… - Взгляд, поспешно окидывающий белоснежное пространство кабинета – и кажется, куда-то дальше, сильнее, за его пределы. – Разве это жизнь? – Страшное. Никогда прежде не произносимое. Но услышанное, от тех, кого кремировали – отправили на ликвидацию, не раз. – Лишь ее жалкое подобие. – И правая ладонь не ловит стакан, что тут же, не видя сопротивления, несется к своей финальной точке – спрыгнув с края стола – в секунде свободного парения – с_в_о_б_о_д_а – разбивается в дребезги.

В горле пересохло. Д-406 обжигали те слова, что он произносил. А еще в груди роилось беспорядочное желание – желание посмотреть в глаза Л-960. И он делает это. Неаккуратно, жадно, стремительно – вдруг не заметит. Точно заправский вор, на восточном базаре.
- Я спрашиваю, как твое имя, не номер. – Устало покачав головой. Д-406 обескуражен. Он начинает верить сам в то, что говорит. Но проходит не так много времени. Неужели болезнь эта заразна, и инфицированная Л-960, прямо сейчас травит его. – Мне нужна помощь. – Кивок. Он согласен. Согласен, на эту самую помощь. Не на инъекции внутривенно, не на камеру и прозрачный купол, не на кремацию – на ее помощь. – Научи меня. Какого это… чувствовать, что-то? – Ладонью по гладкости стола, будто если бы она сделала тоже самое, ему навстречу, кончики их пальцев непременно бы столкнулись. Что бы она почувствовала тогда? Отдернула бы руку? – Помоги мне. Научи. – Обхватив руками голову, Д-406 был в растерянности. Не обладая собой на все сто процентов, как раньше. Выбитый из колеи, по которой ходил не однократно. В глазах неожиданно плывет – и остается лишь то самое, зеленое – зелень.

Стремительным шагом к окну, и доверяя неведомым порывам лицом к стеклу. Пленка. На стекле матовая пленка. Она пропускает лишь тусклый свет, грязно-желтый, искусственный – Д-406 только сейчас понимает, насколько он не настоящий. Ногтями бы, пальцами, руками срывать эту пленку и смотреть – долго и упорно смотреть на желтое. Желтое тоже бывает ярким, таким же, как его зелень.
- Я не помню своей жизни. Не знаю, кем был до того, как стал Д-406. Но может быть… - Господи. Немедленно в главный атриум, она сломала, она заразила его. Не может правильный нумер говорить ничего подобного. Он и знать этого не может.
Может бы там, где все было зеленое, и настоящее была и она. Но не Л-960 – более звучная и мелодичная, как если бы ее имя играли – да точно, нажимая на черно-белые клавиши, оно бы имело свой звук. Не те механические сирены, скрежеты, металлические – благозвучное, нежное. То, что ей, непременно, бы подошло. А еще ей бы подошло красное платье, с открытыми плечами и непременно распущенные волосы, развивающиеся на ветру. И счастливые, смеющиеся в уголках век  - глаза. Бездонные омуты.
Пальцы, нащупали и успешно сдирали матовую пленку стекла. Ему срочно нужна инъекция. Еще пару минут… инъекция…

Растлить собственную жизнь, виделось чем-то немыслимым и не осуществимым. Может быть Л-960 права, ему нужен был выходной. Вы-хо-д-ной. Выход. Выход из этого кубического безумия наружу. Туда, что казалось, было всегда где-то рядом, но почему-то постоянно ускользало – сочилось сквозь пальцы, подобно воде, и не задерживалось в ладонях надолго.

И словно загнанная в клетку с дикими животными, начинает метаться не телом, но мыслями, путается в словах и так опрометчиво произносит все то, что еще минутами ранее, безоговорочно отвергала. Л – 960 шла ко дну, как лодка, в чьем борту была колоссальная пробоина.
Рука, раздирающая светомаскировку окна, застывает, с новым пленочным куском, зажатым между большим и указательным пальцами. Обратившись в слух, в один сплошной импульс, который только и мог воспринимать, то, что говорила – выпаливала Л-960.  Темные зрачки медленно сужались – и только они могли свидетельствовать о том, что все, что слышал сейчас Д-406, было для него новым, неосознанным и эфемерным.

Д-406 знает, что ему достаточно резкого поворота головы в ее сторону, что бы спугнуть, сломать, все то, чего он только что добился. Д-406, прислоняется лбом к той части стекла, что уже освобождено от  такой негуманной пленки. Он будто подглядел подобное движение у одного из тех, кого отправляли в камеры, а после на допрос. Или это было не там, а само подсознание подсказывало верный жест, такой легкий к исполнению, но видимо такой полный по своей значимости.

Он продолжает слушать, но уже, будто не слышит  ее, зато начинает ощущать не, то волны, не, то импульсы, накатывающие от лодыжек ног до запястий рук. Если бы Д-406 знал, что такое ненависть, умел бы распознавать ярость, он наверняка бы понял, что именно эти чувства полностью захватили Л-960… хотя, почему Л-960, Скарлетт.
Ска-р-летт. – По слогам, пробуя это странное сочетание звуков. Интересно, Д-406 сможет его повторить. И тут же делает это, неосмысленным порывом:
- Скар-летт. – Теперь он уже не может оставаться безучастным, смотреть сквозь мутное стекло, на правильный строй города – государства, когда всего в паре метров от него, раскрывается самая главная проблема человечества.
Нижний ярус… Было бы слишком просто! – Д-406 пытается рассмотреть свою оппонентку, через призму яркого света, пробивающегося из-за окна. Она полна решимости, и видимо совсем не верит в то, что Д-406 способен на нечто подобное. Но у него почти получилось, кажется он нашел именно того проводника, который приведет его к цели всей жизни. Поможет свершить главную миссию, за которую ему Д-406 будет благодарно все государство. Все будущее потомство, счастливое, лишенное горя, ужаса, войн и боли. И если ради этого, нужно подыграть фанатичной девчонки из Сопротивления, он сделает это и пойдет за ней. Оставалось лишь загадкой, что заговорило в нем, желание скорейшего исполнения главного приказа, или же что-то неопределенное, что так и норовило проклюнуться сквозь кожу и поры.

- Я пойду с тобой на нижний ярус. И докажу, что я один из вас. Может быть тогда, ты станешь относиться ко мне… - Как? Лояльно? Ни как к палачу? Как к равному? Д-406 не мог подобрать нужного слова. Потому, поспешно поправился. – Может быть там, я пойму, вспомню, что значит чувствовать. – И взглядом на нее, то ли взбешенную, то ли распаленную собственными эмоциями. Это было так ярко и так заразительно, что тут же захотелось потрогать ее за руку, не горячая ли она. Но Д-406 сдержал свой порыв, сделав лишь пару уверенных шагов навстречу. – Я верю тебе, Скарлетт. – В этот раз получилось намного мягче, чем в первый. На секунду Д-406 даже показалось, что он смог бы привыкнуть к этому звучанию. К ней.
- Идем.

Куда-то вниз, куда-то дальше, куда-то в пропасть. Так выглядит бездна, что клокочет у всех под ногами, и о которой не принято говорить в слух, дабы не поддавать волнению гармонично созданные нумера?!

Скарлетт больше не Л-960, это ощущение приходит тактильно, к собственным ладоням, на которых вмиг появляется испарина, как только, в безуспешных попытках сохранить мерность шага, за Д-406 с громким скрежетом закрываются ворота. Пересохли губы и кажется, в горле царапается, что-то сухим комком, так же когда организм изнывает от жажды – только в этот раз эта жажда становится не такой прямолинейной и порождает отголоски того, что запрещено иметь законом.
Д-406 отдаленно улавливает голос сопровождающей. Ему впервые приходится ощущать себя в полном неведении, за исключением, возможно, тех странных предутренних кошмаров наяву, что растекались цветными песчинками по его голове. Все это было так близко – на ладони, стоило лишь сделать пару шагов в сторону и получить давно желаемое. Но нумера были слепы, потому что видели лишь то, что им полагалось, даже когда хотели видеть нечто большее. Разрозненный, разваливающийся на неравные части, кажется изнывающий – то ли город, то ли другой мир. Мир, в который давно нет входа, который давно должен был быть стерт с лица земли, но вопреки всем логическим законам, продолжал существовать. Здесь и сейчас.

Д – 406 ожидал, увидеть все и всех разом – ряды Сопротивления, которые маршируют по улицам и выкрикивают лозунги против его правильного государства. Людей, что носят вздымая вверх, точно агитационные плакаты, запрещенные предметы искусства – картины, скульптуры, книги – раздают всем желающим – всем ненормальным – всем больным.
Было тихо. И он видел лишь запустение. Странное ощущение, того что Скарлетт вела его в ловушку, настойчиво напомнило о себе, как только они приблизились к обветшалой двери в конце улицы. Сработал рефлекс, выработанный годами практики на государственной службе, в отделе по борьбе с инакомыслящими. Его просто загоняют в тупик, служебным оружием можно в первую секунду сразить двоих, не считая саму Л-960, что непременно должна остаться живой, дабы быть отправленной на суд. Перезарядка пистолета ноль целых и двадцать пять сотых секунды – и еще двоих – одного по левую руку второго по правую сторону. Мозг, как и всегда действовал быстро и расчетливо, однако все построения и схемы самообороны были тщетны, не зная главного – что ждет впереди.
- Что здесь? – Д-406 остановился в шаге от Скарлетт, и теперь пристально смотрел в ее глаза. И они снова были туманной поволокой для его вопросов, возможно даже для его сомнений. Д-406 протянул руку вперед, этот жест был не тем формальным, что обычно использовался в Республике для обыденного рукопожатия, что-то в нем выдавало намного более сильные мотивы. – Ты пойдешь со мной? – Спокойно, не очень понимая, что именно делает.

Но ответ не успел прозвучать. За своей спиной Д-406, наученный неоднократным опытом ловли преступников, почувствовал какое-то движение. Меньше секунды понадобилось на четкий разворот корпуса, и для того, что бы выхватив пистолет наставить его на… детей.
Д – 406, упорно не мог понять, что происходит. Перед ним, в паре метров стояло человек пять – мальчики и девочки, выглядели они какими-то совсем маленькими и болезненными. Дети Республики, как и их родители с малых лет были приучены к системе, знали законы и порядки, по сути, ничем не отличались от взрослых нумером, представляя собой их уменьшенную копию. Эти же дети, сбившиеся в хаотичную кучу, больше напоминали обеспокоенных птиц, что иногда все еще встречались на окраинах города. Они жались к друг другу, и казалось вот-вот взлетят, не давшись никому в руки.

Д-406 медлил, хотя понимал, что было бы намного гуманнее опустить оружие. Еще секунда  - и пистолет, вернулся на исходное место. В конце концов, если бы это был отвлекающий маневр, вряд ли бы он тянулся так долго.
- Кто это? – Поворачивая голову в сторону Скарлетт, спросил Д-406. Он успел понять, что его выходка с пистолетом не укрылась от ее глаза и может повлечь за собой ряд действий, не совместимых с его дальнейшими планами, потому перевести тему разговора, было бы куда как разумнее.

Горькой полынью, ярой зеленью, отзываются в нем полные вкусов жизни воспоминания. Да, однозначно, когда-то и Д-406 был точно таким же, как все эти девчонки и мальчишки. Вот так же к нему тянула руки его собственная мать, как сейчас это делает Скарлетт обнимая, как она сказала -Мил-ли, вот так же мать обнимала Д-406, настойчиво, но нежно. Он видит это откуда-то сверху, словно со стороны, не принимая участия, но, тем не менее, точно зная – там он. Будто видит себя на одной из тех старых записей – картин, что двигались и оживали потоком звуков.
Это так странно ощущать, то, что уже давно забыто – избито, инъекциями, правилами из памяти из крови, из души. Странно осознавать, что и ты когда то жил – дышал не размеренно, а как придется, сбивал колени, потому что камень, что вечно лежал на повороте к дому, постоянно норовил, попасть под левую ногу. Когда-то Д-406 был, как эти дети, а теперь стал «как все». И они заставляли быть его правильным – долго, упорно, между тем, как он отказывался держать ложку в правой руке. Бросал ее, с липкой вязкой, холодной жижей, прямо на пол. А они упорно, брали новую – стерильно чистую, снова давали ее в правильную руку. И он снова бросал ее. А когда, ложки закончились, они начали давать ему в руки пистолет, холодная рукоять которого ложилась в ладонь, как влитая. Долго-долго учили попадать по мишеням, пока не станет сто из ста. И как только сотая мишень подряд была повержена в прах, обменяли их всех на одну главную цель. Спусковым крючком, заставили прочертить  острую красную грань между прошлым и правильным. И больше мать не тянула к нему руки, не пыталась обнять. И с того дня не было зеленого и было только белое, и еще иногда черное. Но зато правильное!

Д-406 отпрянул назад, то ли от своих видений, то ли от того, что Скарлетт так поспешно подошла к нему. Он даже не увидел того момента, как из комнаты ушли дети – а были ли они вообще?! Что за наваждение. Не уже ли она морочит ему голову, и он уже одурманен до такой степени, что не может отличить правду ото лжи. Правильное от запрещенного. Д-406 медленно переводит взгляд, на свою грудь, он практически физически ощущает прикосновение ее руки. Она горячая – даже через рубашку жар. И он отчего-то знает, что если сейчас поднимет голову, обязательно встретится взглядом с ее глазами – и тогда уже не будет выхода ни из этого подвала, ни из этого разрушенного мира. Д-406 упрямо, продолжает смотреть на руку Скарлетт, улавливая каждое слово, что она кидает ему, словно кость бешеному голодному псу. Следит, как она своими тонкими пальцами, крутит пуговицу в разные стороны, точно пытается сорвать, будто это и не пуговица вовсе, а его порядковый номер. Как он не заметил ее раньше, почему не вычислил – она была ни белой, ни стерильной и совсем-совсем не правильной – теперь это стало очевидно. На фоне других она выделялась остро и броско, а он не замечал, не останавливал свой взгляд, не пытался предугадать.
И Скарлетт умело пользовалась этим, как пользуется прямо сейчас тем, что Д-406 упирается спиной в дверь – загнанный в плен зверь. Тем, что он уверен, у нее есть оружие – и сейчас она произведет выстрел, но вместо этого ощущает новое тепло и липкость влаги на губах. Стоит неосторожно провести кончиком языка по нижней – и начинает щипать, как обычно щиплет рану, что долго была на ветру без должного ухода, а в горло резко вкус меди и запах остро женский запах, что только что был так рядом и вот теперь остался лишь волной воспоминаний.
- Постой! – Резко, не успев подумать и сразу же рукой за запястье Скарлетт. Д-406 молчит. Там под коркой головы начинает отчаянно пульсировать, и сразу же гаммой непонятной симфонии звуки, вкусы, запахи и шумы. Д-406 сходит с ума, он чувствует все и сразу – слишком много слишком громко. Звук шин, мимо проезжающей машины, теплота прикосновений ладони к волосам, яркий свет солнца, заливистый детский смех, помехи радиостанции, красным – краской прямо на асфальте – цветок. Это не правда, это не всерьез! Этого нет сейчас, откуда же Д-406 мог это слышать, видеть… чувствовать. Он чувствовал. – Сделай это еще раз! Нет, я должен… - И пока есть мгновение, пока пульсирующей болью в висках и ноющей в застенке грудной клетки, Д-406 к Л-960, нет к Скарлетт. Так же как она к нему секундой ранее, губами к губам. Тепло к теплу, рука сжимает другую руку и резкое отстранение. Это помешательство рассудка. Он не просто чувствует он видит полные картины, картины того что было. Было с ним. Было из-за него. Д-406 не хочет этого видеть, но как вернуть все назад не знает. Вернее знает! Ведь всю свою правильную жизнь он посвятил этому.

- Возьми. – Д-406 вложил в руку Скарлетт свой пистолет, и с силой сжал ее ладонь, только сейчас поняв, что она непременно ощутит легкую боль. Раньше подобные мысли для него были непостижимы. – В левый висок, с четырех шагов. Мгновенная ликвидация на девяносто девять процентов. – И не дожидаясь пока Скарлетт осмыслит его слова, Д-406 отошел от девушки ровно на четыре шага и… Посмотрел ей в глаза.

Заторможено. Как будто кто-то наглым образом украл твою стремительную реакцию. Ничего против того, что Скарлетт по-хозяйски разбирает твое табельное оружие на части, ничего, что она выбрасывает его, как мусор – и есть мусор. И даже ни слова, когда острыми ногтями впивается в кожу, пока не выводит на отрезвляющий свет – уже ни такой стерильный как раньше. Более мягкий, свежий, дающий право решать – хочешь ты быть ослепленным им или желаешь зажмурить глаза.
Напряженной цепью мелькают дома, смазываясь в нечеткие линии. Это неправильно, так быть не должно – настороженно кричит сознание. А в голове будто идет мучительный процесс отрицания – все должно было закончиться еще минутой раньше. Один четкий выстрел – и все это стало бы очередным ярким сном с зеленью и другими цветными переливами. Сон длинною в жизнь – ни это ли умиротворение, к которому должен стремиться любой нумер? Ни это!
И Скарлетт теперь не напряженно прямая, а какая-то податливая, но стойкая. Решает все за него, не дает опомниться, вливает в голову тяжелым свинцом яркие пятна, спектр эмоций. От этого можно сойти с ума. И Д-406 уверенно думает, что сходит, когда эхом отдается в голове, звук захлопывающейся двери, а он вместо того, что бы выбить ее ко всем чертям, осматривает уютную комнатку. У_ю_т – это, что-то из прошлого, откуда- то взялось непонятной цепью моментов и воспоминаний, и теперь насмешливо влечет к себе, и Д-406 отрывается, идет напролом, напрямик, туда, куда велит что-то более сильное, чем весь его выщербленный до граней устав.

Сначала ладонью по цветочным обоям – прислушиваясь к каждому новому отклику в душе. Незабываемо. Непередаваемо. И на глаза – то, что уже было видено, но давно стерто, выбито из памяти. Игла, под которой крутится такая ровная пластинка – всего лишь протянуть руку, и завести. Откуда Д-406 знает, как это делать? Но делает, безошибочно, безотлагательно, даже. И потому, что слышит приглушенное шипение и мягкие, разрывающие изнутри звуки, тихой мелодии, понимает, что сделал все верно. Нет ни скрежетов, ни лязгов, ни метронома – всего того, что звалось музыкой в Республике. Есть раскатывающиеся волны, какого-то незнакомого голоса, едва уловимого пения. От этого хочет поступать еще более нелогично, совсем необдуманно. Оказаться рядом со Скарлетт, и положить ей одну руку чуть выше талии, спокойно и легко, а второй немного неуклюже обхватить ее же ладонь. И в такой непривычный ритм мелодии, неспешно передвигаясь по комнате, шагами – совсем не знакомыми, совсем не вымеренными. Практически кружиться, не быстро, а так что бы была возможность посмотреть ей в глаза, долго, утопающе. И, кажется… улыбнуться. Совсем непроизвольно, но быстро.
И так же быстро остановиться, и отойти от Скарлетт на шаг, потому что она еще до этого безумного поступка, пыталась, вклинь слова из нынешней реальности, в ту глупую эйфорию, что только что поддался Д-406. Или не только что, а много ранее?

- Ты могла избавиться от меня одним выстрелом, почему же не сделала этого? – Вопрос на вопрос. Д-406 не нравятся ее слова, потому что они звучат слишком правдиво, слишком оправданно. – Не думала, что я могу просто хорошо играть в твою игру? – Конечно же, нет, наверное, нужно было быть отъявленным психопатом, что бы так хорошо вжиться в образ инакомыслящих. Более чем тяжелый вздох, и такой же тяжелый взгляд в упрек ее мягкости. Сомнений не оставалось, Д-406 заражен, заражен ужасной болезнью под названием чувства, но в отличие от всех тех, кто были на ее последней стадии, он упорно думал, что еще может отречься и избавиться от всего этого. Никто не говорил, что будет только приятно, вместе с порцией радости и счастья, неожиданно всплыло все то, гнилье, что долгими годами, было вышлифовано, и загнано глубоко внутрь. – Я могу уничтожить весь твой мир, - Отворачиваясь от Скарлетт, и еще раз обводя беспокойным взглядом ее неправильное жилище. – всего одним словом, одним рапортом. Ты привела в свое логово зверя, и ждешь, что бы он стал ручным.
Не будь дурой, Скарлетт.
- Я вспомнил то, чего бы никогда не хотел вспоминать! Я чудовище, Скарлетт. И мне самое место среди таких же. – Быстро, возвращаясь, оказываясь рядом с ней снова. – Так скажи мне последний раз, что чувствовать – это значит жить. Скажи, как это важно для любого человека. Скажи, почему это важно для меня? – Мольба. Просьба о помощи. Последний шанс. -  Или попрощайся со своим миром.